Опоенные смертью

- Ты уж прости, но неужели ты не понимаешь, что не нужны мне все эти шмотки. Ты всю жизнь свою потратил на то, чтобы их иметь, и девок с барского плеча одаривать мечтал. Да вряд ли одаривал, когда даже было. А у меня все не о том. Понимаешь, мы с разных планет. И мы никогда не поймем друг друга, не смотря на всю эту примирительную демократию.

- Почему? Как это с разных планет?

- Потому. Время такое. Все смешалось, вроде, в одну единую кашу псевдоравенства. А на самом деле, на одной плоскости оказались и первобытные дикари, и шаманы, и комсомольцы, и проститутки, и гопники, и гении, и программисты, компьютерщики, и механические люди, и сибирские купцы, и эльфы... Ты знаешь, как сейчас молодежь разыгрывает в фэнтази Толкина, по его книгам?

Она говорила запальчиво, вроде вглядываясь в глаза собеседника, но в тоже время не замечая как вытягивается его лицо от удивления.

Живет часть молодежи игрой и ничего знать не хочет. Вот так-то - все философские обоснования демократии - что якобы мы равные, и якобы нет между нами границ, а на самом деле между всеми нами стены, огромные неприступные стены непонимания, из разных внутренних законов. Это... как тебе сказать, когда уток у ковров один и рисунок вроде бы один, да основа разная... плотность ее... Ты же не положишь на один прилавок...

И тут образ ковров, как символ трудной кропотливой работы, не просто рук, но и воображения, векового мыслительного процесса человечества, как символ глобального процесса, под который легко подделать современными технологиями нечто внешне похожее, но клееное, рассыпающиеся в течение десятилетий ни во что, застыл у неё перед глазами, как аллегория разницы внутренних людских основ. Она прервала свою пламенную речь на мгновение и продолжила, с сожалением:

- Да, что я тебе об этом говорю... Чушь!.. Ты же знаешь - кто ты. Ты же - вор. Обыкновенный квартирный вор. И плевать тебе на все философии, пусть живут и копят свое богатство, а ты вовремя придешь и экспроприируешь, мол, потому что обижен ты на жизнь. Потому что считаешь, что недодали тебе. Что общего между тобой и мной?.. Лишь случай свел... - сказала она не обидно, а искренне грустно.

- Аля, Алечка!.. Вор ли я, не вор. Да пусть и вор, но я же человек!..

- Человек человеку рознь.

- Пусть, - он глотнул залпом пол стакана водки, и опустил голову. Нет! - и голова его поднялась. Я тебе нужен! Я все для тебя сделаю. Все!

- Да знаю я цену ваших услуг!

- Нет! И приставать к тебе я не буду... если сама меня, как мужчину не захочешь, просто так сделаю, просто! Ты как сестра мне, сестра по душе, сердцем чую, мамой клянусь! Прости меня, прости. Я всю жизнь тебе переменю! Я за все и за всех счастливой тебя сделаю!..

- Конечно, прямо так и сделаешь... - грустно усмехнулась она. - Но если узнаешь, что у меня есть другой мужчина...

- Он любит тебя? Любит?! Если он тебе мозги пудрит, если он...

- Ну что... что тогда ты?

- Я приеду и все ему скажу, он не сможет... Я ему в глаза посмотрю!..

- А... - отмахнулась Алина, - Все не о том...

- А о чем? Ну в чем сейчас твоя печаль?! Скажи, скажи мне, я все - что могу - сделаю.

- Пока я здесь с тобою сижу - человек умирает.

- Какой человек?! Ты любишь его?

- Какая разница - люблю - не люблю. Что с того... он же умирает!

Карагоз заглотнул воздух, тряхнул головой и распрямил свои плечи. Горящими глазами обвел кафе, всех его редких посетителей, закрыл глаза, словно взял себя в руки, наступил на горло собственной песне, встал, подошел к стойке и заказал ещё бутылку водки. Сколько бы он не пил сегодня, а словно и не был пьян. Наполнил свою и её рюмку, на этот раз она, за все это время выпившая лишь стакан сухого вина, не отказалась.

- Хорошо, - как мог спокойнее сказал он, - Скажи, что мне надо делать, чтобы спасти твоего мужчину?

Она обреченно пожала плечами и, не чокаясь с ним, выпила свои пятьдесят грамм.

- Ты видишь, как я к тебе отношусь, если ты любишь его...

- Да причем здесь любовь! - прервала она его, - Он гений! Его нельзя так просто любить, вот как все люди любят друг друга, привязываясь, плотски и губят гениев друг в друге... Он писал великолепные картины, а теперь пишет музыку. Не повеситься ему на шею, а дать свободу, дать возможность дописать. Вот что я хочу!

- А... знаю я этих женщин, пристраиваются к какому-нибудь дураку и талдычат - он гений, гений, а он хам просто! И ноги об них вытирает, а они все: вы ничего не понимаете, гений, гений... Но ведь гений и хамство несовместны!

- Гений и злодейство.

- Нет! Не прав ваш Пушкин! Или язык с тех пор изменился... Хам, он что мужик - ползал, ползал и вдруг поднялся. Облизали его мамки-няньки. Голову поднял. А вот гений - он не ползал никогда.

- То есть, ты хочешь сказать, - не унижался?