Опоясан мечом: Повесть о Джузеппе Гарибальди

Всю ночь гроза опустошала яблоневый сад.

— Ты не бойся, — сказал Гарибальди, — гром и молния в эту ночь в моей куйе.

Это была первая ночь их любви, и они провели ее в шорохе шалаша и журчании ручьев, стекавших под деревьями к океану. Он навсегда запомнил это счастье — бережно обнимать красивое тело Аниты, целовать плечи и мягкие шелковистые волосы. Двумя нетерпеливыми движениями сильных рук она раскинула их по плечам прежде, чем обняла его.

А на рассвете гроза ушла в океан. Смутно светало. И он разглядывал ее подарок. Серебряный чекан частым рисунком опоясывал маленькую тыкву.

— Чья работа? — спросил Джузеппе.

— Мне подарил отец, — нехотя сказала Анита. — Мне подарил отец, чтобы я отдала любимому, когда он придет… — была какая-то смута и горечь в этих словах, она задумалась тревожно и непонятно, но сразу стряхнула с себя печальную мысль и весело добавила: — И меня родила мать, чтобы я одарила тебя любовью. Но ты только погляди, какая сырость — кажется, серебро почернело…

Он все запоминал этой ночью — волосы ее были черны как смоль, и навсегда осталось в памяти, как пахнут ее матовые плечи — они пахнут пальмовым слегка перебродившим соком. Он целовал ее плечи, пока не затрубил на корабле горнист, а потом ему казалось, что всю ночь он пил тодди, пил и не мог утолить жажды.

Босиком бежала она к дому по скользким тропам в саду, и он тоже снял сапоги и догонял ее.

— Простудишься! — кричал он ей вслед. — Ноги твои мокры до колен.

— Господь намочит, господь и высушит! — откликалась она не оборачиваясь.

В доме никого не было. Сапожный верстак — колодки, дратва, шила — в беспорядке. Все так же, вверх ногами на жердочке, попугай проводил их изумленными глазами. Теперь Аните вздумалось, что Джузеппе сам простужен, что у него насморк, и она принялась его лечить, совсем как его мама: мылом замазала ему ноздри. Пора бы на корабль, но пусть его расстреляют — он не мог уйти от Аниты, а она еще не решалась пойти с ним и подняться на борт корабля.

— Давай пойдем, — уговаривал он, — все равно пойдешь не сегодня, так завтра. Ведь я не могу расстаться с войной, со своими товарищами. И ты будешь со мной, с ними. Они все на подбор — хорошие, красивые, храбрые.

— И я буду храбрая? — вкрадчиво спросила она.

— Красивая, — сказал он, взяв ее за плечи.

— И храбрая.

Он чувствовал, как дрожат ее плечи, и, ошибаясь, отнес это за счет понятного женского страха перед предстоящей жизнью на корабле, полной опасностей, угрозы увечий, уродства. И еще сильнее сжал ее в объятиях.

— Мы оба будем хорошие и храбрые, — сказал он. — Но это еще не все, если каждый хорош сам по себе. Бывает так, что каждый хорош сам по себе, а вместе оба несчастны.

Минуту-другую она молчала, ей никогда не приходило в голову то, что он сказал.

— Я поняла, что ты сказал. — Глаза ее глядели так же строго, как в первую минуту их встречи. — Важно, чтобы мое хорошее связалось с твоим так, чтобы из двух непохожих хороших вышло навсегда одно хорошее.

И, видя, как его развеселила путаная фраза, она сама рассмеялась и, как Дездемона, стала уговаривать своего Отелло рассказать, как они воюют. Он говорил в шутливом тоне, что приходило на ум, и, глядя на портрет Бенто Гонсалвиса, висевший на стене, вспомнил свою трапезу с ним в кухне и какая у него в экономках черная мама — негритянка из Байи. Ей показался интересным рассказ о главнокомандующем, но совсем не потому, что он президент, любимый вождь народа и военный герой Риу-Гранди.

— Он, наверно, далекий потомок одного кастильского графа, — сказала она, — того Гонсалеса, который когда-то, восемьсот лет назад, освободил Кастилью, дал ей независимость. Потому-то и наш Бенто сейчас развоевался… Только ничего у него не получится: нет у него ни белого коня, ни кречета, как у Фернана Гонсалеса. К сожалению, не выйдет у него…

— Думаю, потому что при всей его храбрости ему не хватает настойчивости, — согласился Джузеппе. — Я считаю отсутствие настойчивости огромным недостатком полководца. Прежде чем ввязываться в сражение, нужно все хорошенько обдумать, но уж, коли бой начался, следует бороться за победу до конца, до последних резервов.

— Нет. Просто не хватает ему коня и кречета.

— Откуда ты знаешь?

— Я помню все старинные романсы — испанские, прованские и наши португальские. У моего дяди Лоренцо есть сборник, он привез его когда-то из Чили. Хочешь послушать?