Оползень

Новак ухмыльнулся.

— Скоро будет.

— Я надеюсь на это, — сказал я. И на лице Новака появилось озадаченное выражение. Я дернул ружье в сторону лежащего Скотти.

— Подними его, но не думай схватить винтовку, не то я снесу тебе череп.

Я отступил с тропы и наблюдал за тем, как он взгромоздил Скотти себе на спину. Он был крупный мужчина, почти такой же, как я, и Скотти для него не представлял серьезной тяжести.

— Хорошо, — сказал я. — Теперь пошел назад.

Я поднял ружье и безжалостно погнал Новака по тропе, не давая ему ни малейшей передышки, так что, когда мы присоединились к другим, он изрядно запыхался, чего я, собственно, и хотел. Бэнкс уже очнулся и, когда увидел Новака, открыл рот, чтобы заорать. Но затем в поле зрения его очутился я с направленным на него ружьем, и он закрыл рот, клацнув челюстью. Парень со сломанной ногой был еще без сознания. Я обратился к Новаку:

— Брось Скотти туда вниз.

Новак метнул на меня зверский взгляд, но сделал, как я сказал. Правда, он свалил Скотти довольно неаккуратно, и тот имел все основания быть в претензии, но, как я полагал, вина все равно будет возложена на меня.

Я сказал:

— Теперь сам спускайся, только не торопись.

Когда он оказался ниже тропы, я велел ему идти вниз, не оборачиваясь. За ним слез и я. Услышав это, Новак дернулся и обернулся, но, увидев, что я продолжаю держать его на мушке, затих.

— Так, — сказал я. — Теперь сними у Скотти ремень и свяжи его. Привяжи его руки к ногам. Но сначала вынь свой ремень.

Он расстегнул ремень и вынул его из штанов. В какой-то момент мне показалось, что он хотел бросить его в меня, но под дулом, направленным ему в живот, передумал.

— Теперь спусти штаны, — приказал я ему.

Он крепко выругался, но снова подчинился. Человек со спущенными штанами обычно не способен к решительным действиям, это слишком неудобно — проверено на опыте теми, кого заставали с чужими женами. Но Новак, надо сказать, был парень не из таких.

Он заканчивал связывать Скотти и вдруг бросился мне в ноги, пытаясь свалить меня. Но он не знал, что как раз в это время я приноравливался к тому, чтобы ударить его сзади. Подбородком он налетел на опустившийся вниз приклад, и это вырубило его.

Я проверил, как Новак связал Скотти, и увидел, что он, конечно, схалтурил. Я связал его как следует, затем быстро сделал то же самое и с Новаком. Времени до прибытия вертолета оставалось совсем мало. Взяв одно из ружей, я размозжил его приклад о скалу, а патроны забрал. Вдруг мне пришла мысль обшарить карманы Новака. Я нашел в одном из них свинчатку — короткую, но тяжелую, обшитую кожей дубинку с петлей для кисти. Теперь, если мне и дальше придется бить по черепам, я смогу это делать, пользуясь инструментом, специально для этого предназначенным.

Я положил ее в карман, конфисковал у Скотти бинокль и взял второе ружье. Вдали уже слышался шум приближавшегося вертолета, несколько запаздывавшего сравнительно с моими расчетами.

Достав клочок бумаги, я нацарапал на нем несколько слов: «Кто хочет получить то же самое, пусть продолжает преследование. Бойд». Вложив эту записку в рот Новака, я стал уходить вверх по холму.

Отойдя на безопасное расстояние, я залег в кусты и приготовился наблюдать в бинокль сцену встречи двух групп. Вертолет сел вне пределов видимости. Вскоре на тропе появились четыре человека и тут же наткнулись на мой маленький квартет. Я видел, как они замахали руками, а один побежал назад к вертолету. Слышать я ничего не мог, но догадывался, какие слова вылетали из их уст.

Новака приподняли, и он сидел, держась рукой за челюсть. Кажется, он не мог толком ничего сказать. Он выплюнул изо рта бумагу, и кто-то прочел ее. Ее пустили по кругу, и я заметил, как один из них нервно оглянулся через плечо. Проверив оружие, они поняли, что у меня теперь есть ружье.

После длительного обмена мнениями они соорудили носилки и унесли парня со сломанной ногой на прогалину. Никто не вернулся вновь, и винить их в этом было нечего. Я расправился в течение получаса с четырьмя из них, и это подействовало им на нервы. Никто не жаждал броситься в лес, чтобы получить там такой же прием. Или хуже.

Я не был склонен надуваться от гордости, как лягушка, из-за того, что я сотворил. Это была операция, основанная не только на искусстве, но и на удаче, и повторить ее было бы, вероятно, невозможно. Я не особенно падок на трескучие фразы вроде: «Он боролся за правое дело и потому победил». По-моему, чаще в этом мире побеждает всякая дрянь — возьмите Гитлера, к примеру. Но все же, как сказал Наполеон, моральный фактор относится к физическому как три к одному, и я это могу подтвердить на своем трудном опыте. Если вы в состоянии ошеломить своих врагов, вывести их из равновесия, расчленить их, то у вас есть шанс на победу.