Опознание невозможно

— Значение? Я ошиблась. Он никакой не грамотей и не филолог, Лу. Вероятнее всего, его даже нельзя назвать начитанным. Портрет неправилен. — Она повернулась лицом к ним обоим. Ее признание поразило Ламойю. Болдт на время даже забыл о своих горестях, поняв, насколько она расстроена. — Над туннелем шоссе И-90, в том месте, где он сходит на берег с понтонного моста, разбит парк, и через него проложена велосипедная дорожка. — Она рассказала им, как обнаружила различные рисунки и цитаты, хотя и не упомянула о том, что возила туда Бена на встречу с Эмили. Дафна неохотно повторила: — Психологический портрет неправилен.

Гнетущую тишину прервал Ламойя, поинтересовавшись:

— Насколько он неправилен?

— Необразованная, социопатическая личность. Если бы я не знала обстоятельств дела, то поставила бы деньги на то, что здесь имеет место самая обычная месть Гарману.

— Это согласуется с тем, что мне удалось обнаружить, — заметил Ламойя, чем весьма удивил Болдта, который ожидал, что детектив будет злорадствовать по поводу неудачи Дафны. Ламойя продолжал: — В налоговых декларациях Гармана периода семидесятых указаны два материально зависящих от него человека.

— Два? — с любопытством переспросил Болдт, про себя изумляясь контактам своего детектива.

Ламойя объяснил, защищаясь:

— Я пытался связаться с тобой по сотовому, но ты не отвечал. В общем-то, это не совсем моя заслуга, потому что Нейл — он имел в виду Нейла Багана — копался в прошлом Гармана с самого момента его ареста, пытаясь составить полное представление о нем. У него есть связи среди пожарных, так что здесь все вполне разумно. Он пришел ко мне с предложением порыться в записях налоговой полиции. Очевидно, до него дошли какие-то слухи. Я знаю, что ты только что выставил его отсюда вместе с остальными, но, может быть, тебе захочется поговорить с ним.

— Приведи его, — распорядился Болдт. Ламойя поспешно выскочил из комнаты.

Они стояли лицом к лицу, стояли и смотрели друг на друга — Болдт и женщина. В этот момент она почему-то не показалась красивой, как бывало раньше. В мире не было красоты, способной сравниться с красотой Лиз. Вокруг царила только черная пустота.

— Итак, у Гармана есть ребенок, — сказал Болдт, озвучивая вслух то, о чем свидетельствовали налоговые декларации. — Это имеет смысл? — спросил он.

— Ты не захочешь этого знать, — ответила она зловещим тоном.

— Отец непременно будет прикрывать своего ребенка, — произнес Болдт, сам будучи отцом.

— И ребенок затаит зло на своего отца. При определенных обстоятельствах ребенок может символически убить свою мать, повторно убить ее — или тех, кто на нее похож. Посылать отцу угрозы. Причем совершать убийства на территории, подконтрольной отцу, используя способ, которому научился у отца: огонь.

Болдта обдало холодом, хотя он ожидал жара.

— Почему?

— Злоба.

— Ее должно быть много.

Дафна кивнула, а потом покачала головой.

— Вероятно, Гарман виноват только в том, что оказался слишком заботливым отцом, — прошептала она. — Скорее всего, он решил, что убийства прекратятся, если он возьмет вину на себя и сядет в тюрьму.

— Он будет с нами разговаривать? — поинтересовался Болдт.

— Мне бы хотелось услышать, что скажет Баган, — ответила она. — Чем больше сведений о Гармане мы раскопаем, тем выше будут наши шансы. Если мы будем строить предположения, он замкнется и ничего не скажет. А если предъявим ему факты, это будет совсем другое дело.

— Поджигатель наметил себе очередную жертву, — сказал Болдт, имея в виду последнюю посылку. Он посмотрел на свои часы; время бежало неумолимо. — Господи Иисусе. Мы должны сделать что-либо.

— Отправь в парк над туннелем кого-нибудь из полицейских, только без формы. Пусть они наблюдают за велосипедной дорожкой, — посоветовала Дафна. — У нас есть наброски художника. Он бывает в том парке, Лу. Он должен жить где-то поблизости.

Болдт потянулся к телефону. Дверь распахнулась: Нейл Баган и Ламойя. Баган заговорил еще до того, как Болдт успел набрать номер.

— Это как-то связано с пожаром в Северной Дакоте, — сказал он. — Дьявольский пожар.

Десять лет назад часть городской тюрьмы переместилась из здания департамента общественной безопасности в подвал управления юстиции. Теперь там содержались наиболее опасные преступники, тогда как общие камеры отныне занимали члены банд, бездомные, пьяницы и наркоманы, автомобильные воры и взломщики. Те же, кто был замешан в убийствах, грабежах и нападении при отягчающих обстоятельствах, как правило, содержались отдельно.

Хотя в камере было четыре койки, Стивен Гарман сидел в одиночестве. В его распоряжении были простая раковина и унитаз, с потолка свисала одна лампочка, защищенная проволочной сеткой, стены пестрели надписями.

Дафна содрогнулась. Ей никогда не нравились тюрьмы.

Гарман был одет в оранжевый спортивный костюм-полукомбинезон, который обычно придавал заключенным унизительный вид, но Дафна нашла его симпатичным. На щеках у него цвел румянец, и, хотя она была равнодушна к растительности на лице, Дафна решила, что темная бородка и усы идут ему.