Опознание. Записки адвоката

(…И был еще один опыт, навязанный обстоятельствами. Помните, кстати, у Диккенса в «Посмертных записках Пиквикского клуба»: «Обстоятельства бывают сильнее нас, как сказал мальчик, когда его выпорол отец»! Это – одна из «пенок» Сэма Уэллера, слуги смехотворно честного мистера Пиквика. И это настоящий юмор. Лучше не бывает. Было бы замечательно полезно заставить кривляк из «Аншлагов», КВНов и прочих шоу сдавать экзамен по Диккенсу. Может, они устыдились бы своей тупости и пошли разгружать вагоны? Да нет, наверное, не устыдились бы. Если публика смеется, почему же не покривляться…)

Опыт, о котором я хочу сказать, обстоятельства, оказавшиеся в тот раз сильнее меня, осилившие, ранившие меня в прямом и переносном смысле, были вот какие. Я, первоклассник, на физкультуре вывихнул ногу. Лодыжку. Кто-то мне подсказал, что надо засунуть ногу под холодную воду, и станет легче. И я ковылял по длинному коридору, направляясь в туалет для мальчиков, к крану с холодной водой. Поскольку на вывихнутую ногу было не наступить, я прыгал на здоровой, держась обеими руками за стенку. Скорость, конечно, была совсем малая, зато не было больно. Вывихнутая лодыжка, болтаясь в воздухе, чувствовала себя отлично. И таково было мое везение, мой, так сказать, фарт, что в рекреационном зале оказался общеизвестный негодяй то ли из пятого, то ли из шестого класса. Великовозрастный Миша. Что он делал в пустой рекреации посреди урока, неизвестно. Наверное, выгнали из класса. Он заинтересовался мной. Легкодоступная дергающаяся персона привлекла-таки его внимание. Удивительно, но я помню каждое мгновение последующего действа так ясно, как будто все было вчера. Хотя, с другой стороны, не так уж удивительно: впоследствии я много раз наблюдал подобные сцены по телевизору. В передаче «В мире животных». Миша, чью поганую вурдалачью фамилию я помню слишком хорошо, но ни за что не назову, много чести для этакой мрази, оторвался от подоконника и направился ко мне. Я замер. Я уподобился мелкому грызуну, понявшему свою участь при встрече с хищником. Разница состояла в том, что мы оба были в некотором роде людьми, но тогда, в тех обстоятельствах, различие не ощущалось. Миша, чьи глаза горели нехорошим огнем, шел ко мне. Я сжался. Как же я жалел, что не могу подобно сказочному герою брякнуться о землю, обернуться пернатым и упорхнуть из рекреации в небеса! Миша приближался упругой рысью. Я застыл на месте, устремив бессмысленный взгляд в произвольную точку между полом и потолком. Он подошел. Он улыбался. Его улыбку я помню слишком хорошо. Он ведь был все-таки человеком. Очень, очень плохим, но человеком. Он собирался напасть, но не для пропитания, а для развлечения. Хищники из мира зверей так не делают. И не ухмыляются. Разве можно представить себе улыбающуюся куницу? Когда такое покажут, не дай бог, по телевизору, то будет означать, что мир перевернулся. Итак, Миша, человекохищник, ухмылялся. Он подрысил ко мне вплотную и толкнул обеими руками. Не ударил. Толкнул. Просто ударить первоклассника было бы скучно. Неинтересно. Он понимал, что со мной, и хотел посмотреть, как я буду реагировать, если он, всесильный, легким тычком заставит меня встать на обе ноги. Я вынужденно оперся на больную ногу, упал и заплакал. Миша был счастлив. Он, оскалившись, посмотрел мне в глаза. С той поры я знаю, как выглядят веселые садисты…

Миша вываливался из картины мира. Уже тогда, в детстве, натыкаясь на непонимание, не умея говорить с миром на его языке, я осознал, что Миша – выродок. Что он не принадлежит не только к моему внутреннему миру, но даже и к внешнему, подчас враждебному, не принадлежит тоже. Такой одинокий садюга. По ту сторону… Он не воткнулся занозой мне в сердце. Но он стал важной тенью в театре теней. Я раз навсегда понял, что есть я, есть другие, с кем я не всегда нахожу общий язык, и есть совсем другие. Чужие и мне и миру. Я, как мог, играл спектакль своего детства; Миша стоял за кулисами. Это был очень полезный опыт: постижение многоэтажности мира…

Лет через двадцать я увидел Мишу в отделе внутренних дел. В милиции. Он там работал. Разумеется, он меня не узнал. Я оторопел, потому что узнал его сразу, не мог не узнать. Глаза были такие же, как встарь. И улыбка, плотоядный оскал тот же. Закономерная случайность, однако!)