Оппенгеймер. Альтернатива

Кристи (ему было тридцать восемь лет, на восемь лет моложе Эдварда) повернул вытянутое худое лицо с длинным и костистым носом, полными губами и раздвоенным подбородком на голос и на мгновение встретился взглядом с Теллером. Эдвард протянул правую руку, и…

…И Кристи без единого слова повернулся к нему спиной и пошел прочь.

Эдвард почувствовал, что у него открылся рот, а Мици, как раз в этот момент подошедшая к мужу, возмутилась:

– Какой грубиян! – Взяв Эдварда под руку, она указала ему на стоявшего поблизости И. А. Раби.

Но при виде Теллера и его протянутой руки Раби искривил широкое лицо в досадливой гримасе.

– Я тоже не подам вам руки, Эдвард, – сказал он.

– Раби, что происходит? – спросила Мици.

Теллер заметил, что при взгляде на его жену выражение лица нобелевского лауреата смягчилось.

– Разве вы не читаете газет, миссис Теллер?

Она ничего не ответила, и Раби снова повернулся к Эдварду:

– У вас, вероятно, очень крепкие нервы, если вы решились приехать сюда.

Теллер посмотрел по сторонам. На лицах всех присутствовавших – и старых друзей, и коллег, и совершенно незнакомых людей – он видел или каменное равнодушие, или откровенный гнев, но не встретил ни одного приязненного взгляда. Он выдохнул, и весь благотворный эффект, который только что оказывали на него горные ароматы, рассеялся.

– Пойдем, – вполголоса сказала Мици.

Он обнаружил, что стоит как вкопанный и не слышит ничего, кроме стука собственного сердца, каждый удар которого гулко отдавался в его ушах. В кишечнике вдруг забурлило: язвенный колит, мучивший его последние несколько лет, плохо переносил стресс. Но вскоре он опомнился настолько, что почувствовал в своей руке маленькую ручку Мици, нежно тянущую его за собой. Наконец Эдвард смог привести в движение здоровую ногу, за ней пошевелилась металлическая, и они пошли обратно к гостевому домику. Он шел, уставив взгляд в желто-коричневую землю. На тропинку перед ними выскользнула змея, и им пришлось остановиться и подождать, пока она не уползет.

– Я должен был сказать правду, – произнес он наконец, обращаясь не столько к Мици, сколько к самому себе.

– Конечно, Эде, а как иначе?

– Накануне того дня, когда я должен был давать показания, меня пригласил Роджер Робб. Он дал мне прочесть показания Оппенгеймера по поводу этого самого Шевалье. Ложь, путаница, умолчания; Оппенгеймер сам назвал все это чушью.

– Да, – отозвалась Мици, хотя Эдвард не сомневался, что ни о чем этом она прежде не слышала.

– Я должен был высказать то, что чувствовал. Разве можно, зная все это, доверять такому человеку? – Мици кивнула, и они пошли дальше. – А его постоянное противодействие водородной бомбе! Ты видела Оппенгеймера с его детьми: ему безразлично их будущее. А я хочу, чтобы наши Пол и Венди росли в мире, свободном от коммунизма.

Мици чуть сильнее любовно, успокаивающе сжала его руку.

– У меня не было выбора, – сказал Эдвард.

– Совершенно не было, – отозвалась Мици.

Они подошли к выделенному им домику. Эдвард отворил дверь и держал ее, пропуская внутрь Мици. Несколько очень долгих секунд он стоял на пороге, думая о том, как хорошо было бы, если бы здесь оказался его столько поездивший по свету рояль, и как хорошо было бы звуками Моцарта и Бетховена выбить из головы клокочущие там гнев и осознание предательства.

– Нет никакого смысла оставаться здесь, – сказал Эдвард еще более низким, чем обычно, голосом. – Собирай вещи. Мы уезжаем.

* * *

Оппи с радостью вернулся в свой кабинет в Институте Перспективных Исследований. Его приводила в ужас мысль о том, что Льюис Стросс, который все еще входил в совет директоров ИПИ, будет настаивать на его смещении и с этого поста, но, возможно, южанин придерживался теории о том, что своих друзей нужно держать вблизи, а врагов еще ближе. Или, может быть, Стросс просто боялся гнева Эйнштейна. Как бы там ни было, но никаких признаков того, что положение Оппенгеймера здесь покачнулось с тех пор, когда начались эти жуткие слушания в Совете по благонадежности, не замечалось.

Заглянул Лео Силард, принес Оппи пирожное, покрытое толстым слоем желто-белой глазури. Оппи поблагодарил его, но просто положил угощение на стол.

– Что ж, – заявил Лео, – если вы не хотите, то это съем я. – Он быстро протянул руку, в три укуса покончил с пирожным, а потом сказал: – Знаете, сегодня прекрасный день. Составьте мне компанию на прогулке.

Роберт взял шляпу, и они вышли через черный ход Фулд-холла на солнце. Оппи намеревался свернуть на давно исхоженную тропинку, но Лео направился прямо по газону к лесу, окружавшему институт.

– Кошмарная история, – сказал Лео. – Недопустимая.

Роберт кивнул:

– По крайней мере, пытки закончились и мне не нужно больше мотаться в Вашингтон.

– Да, да, но это не просто конец вашей карьеры государственного служащего, – сказал Силард, покачав головой. – Неужели вы не видите? Это конец нового миропорядка.

Длинноногого Оппи сразу унесло на два ярда вперед его тучного спутника. Он приостановился:

– Что вы имеете в виду?