Оппенгеймер. Альтернатива

– Вот именно. В конце концов, вас судили не за ваши прошлые связи; первые двадцать три обвинения всего лишь гримировали двадцать четвертое. Но последнее из них – что вы, ученый, можете выступать против политики власть имущих, стоять на пути создания термоядерной водородной бомбы!.. – Они снова остановились, и Лео поскреб подошвой ботинка по камню, как будто там прилипла какая-то гадость и он хотел счистить ее. – Нет, теперь мне понятно, что если мы хотим спасти их, то действительно должны делать это тайно. – Он поднял глаза на Оппи. – А вот следует ли их спасать при нынешнем положении вещей? Ответ на этот вопрос я оставлю другим.

Глава 47

В книгах то и дело читаешь о том, что умирающие исповедуются в своих грехах живым. Мне всегда казалось, что было бы гораздо логичнее поступить наоборот. Итак, я исповедался Ферми в своих грехах. Никто, кроме него, за исключением Божества, если таковое существует, не знает, что я сказал ему тогда.

Эдвард Теллер

Когда Лаура Ферми позвонила и пригласила Теллера поскорее прилететь в Иллинойс, она предупредила его о том, чего следует ожидать, и все же увиденное ужаснуло его. Теллер замер в дверях отдельной палаты больницы Биллингса при Чикагском университете, уставившись на старого друга. Энрико еще не заметил его появления.

Вот только, черт возьми, он не был старым другом – он был молод, всего пятьдесят три, слишком мало, чтобы умирать.

Похоже, Энрико тоже думал о времени. Он был одет в бледно-желтую больничную пижаму, лежал, откинув голову на подушку, и держал в руках что-то похожее на карманные часы. Питательная трубка проходила прямо в его желудок, делая его похожим на огромный – и ужасно истощенный – человеческий плод. Эдварду показалось, что Оппенгеймер во время слушания походил на скелет, но он был определенно крепок по сравнению с тем, что осталось от Ферми.

Лаура, еще далеко не старая женщина с приятным широким лицом и короткими волнистыми светлыми волосами, стоявшая рядом с мужем, первая заметила Теллера.

– Эд! – воскликнула она. – Большое спасибо, что пришли! – Она подошла, обняла его, поцеловала в щеку и проводила в палату.

Энрико, и в лучшие времена скупой на улыбки, скривил губы в еле заметной усмешке. Он повернул часы, оказавшиеся секундомером.

– Проверяю поступление питательных веществ, – сказал он. Его голос утратил почти всю прежнюю мощь, но сохранил неизменным римский акцент. Теллер отметил, что рядом, только руку протянуть, лежит логарифмическая линейка Энрико из слоновой кости; нобелевский лауреат явно сохранил живость ума, невзирая даже на то, что тело предало его. Проведя минувшее лето в Европе, Энрико вернулся в Чикаго с жалобами на проблемы с пищеварением. Пробная операция, проведенная две недели назад, 9 октября 1954 года, выявила распространенный рак желудка, который уже дал метастазы. Диагноз был смертельным, жить оставалось всего несколько месяцев, а то и недель.

Лаура подвела Эдварда к кровати, и Энрико поднял правую руку.

– Не волнуйся, дружище, – сказал он. – Я хочу пожать тебе руку.

Эдвард взял ее – хрупкие косточки и сухожилия в свободном чехле из кожи цвета луковой кожуры – и чуть заметно сжал.

– Спасибо, – сказал он, потому что не знал, что еще сказать.

Лаура улыбнулась.

– Ну, я пока пойду, – сказала она, – а вы поговорите тут о своих делах. – Она поцеловала Энрико в лоб и вышла из палаты.

Ферми бросил ей вслед мечтательный взгляд:

– Ты даже представить себе не можешь, какой красавицей она была в юности. Все мальчишки завидовали мне. – Он взглянул на Теллера. – Не будь таким мрачным, дружище. Все-таки умираю я, а не ты.

Двое физиков были знакомы с лета 1932 года – вот уже двадцать два года; за это время мир сменился войной, а потом снова наступил мир. Эдвард попытался улыбнуться, и Ферми продолжил:

– Меня только что благословили католический священник, протестантский священник-пастор и еврейский раввин. Каждый подходил и спрашивал, позволяю ли я ему благословить меня, ну а мне чихать! – Когда он улыбался, череп обрисовывался совсем четко. – Им приятно, мне не вредит, так почему бы и нет?

– Но ведь ты и сам Римский папа, – ответил Теллер; Ферми заслужил это прозвище десятилетия назад за свою непогрешимость в вопросах физики. – Ты можешь и сам себя благословить или, может быть, даже канонизировать сам себя.

– Сан-Энрико… – произнес Ферми и покачал головой. – Слишком похоже на «Сатана Рико».

Эдвард указал на иссохший торс друга.