Оппенгеймер. Альтернатива

Раби молча уставился в окно. Там было так темно, что вместо Гудзона с таким же успехом внизу мог течь и Стикс. Оппи и Эйнштейн уже знали на собственном опыте, какие чувства может испытывать человек, узнавший эту ужасную новость, и понимали, что коллегу сейчас лучше не торопить. Через некоторое время Раби снова повернулся к ним, но румянец сошел с его щек, взгляд сделался рассеянным, уголки рта опустились.

– Что ж… – протянул он и, еще немного помолчав, начал неторопливо задавать множество технических вопросов, на которые отвечал в основном Оппи; Эйнштейн лишь изредка вставлял замечания. Часовые стрелки двигались, и на смену потрясению пришла мрачная обреченность. С научной точки зрения проблема была, как выразился бы Шерлок Холмс, делом на три трубки, задачей из трех частей – то есть в данном случае по три трубки на каждого – как-никак младший из присутствовавших нобелевских лауреатов знал по этой теме столько же, сколько и старший, и почти столько же, сколько сам Оппи.

– Ладно, – сказал Раби. (Его лицо постепенно вновь розовело.) – Но, во имя всего святого, что же нам делать?

– Лично я не собираюсь делать ничего, – равнодушно ответил Оппи. – Во-первых, я не верю, что можно сделать хоть что-нибудь. И, во-вторых, потому, что я вижу, как эта проблема завладевает умами. Лучший пример – Силард. Солнечная опасность перерастает в одержимость, заставляющую людей игнорировать животрепещущие насущные проблемы. Если мы не сдержим гонку ядерных вооружений, то совершенно незачем волноваться из-за того, что случится через сто лет, потому что к тому времени на Земле уже никого не останется.

– Но кто-то ведь должен направлять усилия, координировать их… – сказал Раби.

– Силард изо всех сил продвигает на это место Теллера, – сказал Эйнштейн.

– Теллер! – воскликнул Раби. – Да вы шутите!

– Конечно, никто в Институте перспективных исследований – именно там, по мнению Силарда, следует сосредоточить усилия – не захочет работать с Теллером, – ответил ему Эйнштейн, – его даже не стали бы рассматривать в этом качестве.

Оппи однажды побывал в ИПИ. Это случилось десять лет назад, до войны, до взрыва бомбы – в более простые времена. Тогда это идиллическое местечко казалось нереальным, роскошным убежищем от реальности. Но сейчас? Буквально в прошлом месяце Нобелевскую премию по физике за 1945 год присудили Вольфгангу Паули; хотя за эти годы на работу в Институт приняли уже нескольких нобелевских лауреатов, но сотрудник института получил премию впервые.

– Нет, Теллер не годится. Я говорил с людьми; нам все равно нужен новый директор, поскольку нынешний уходит в отставку, и все сходятся на одной кандидатуре.

– Ну да, – сказал Оппи. – Конечно же. Рабби, вы годитесь, как никто другой. Вы же знаете, что я рассчитывал, что вы согласитесь стать моим заместителем в Лос-Аламосе, ну а с этим красивым жетоном, – он указал на нобелевскую медаль, лежавшую на полке, – ваш авторитет станет еще выше, хотя он и прежде был неоспоримым. К тому же…

– Nein, – перебил его Эйнштейн. – Nein, nein. Я тоже очень уважаю Раби, но речь идет не о нем, а о вас, Роберт.

– Я не хочу этим заниматься.

– Но вы лучше всех подходите для этой работы.

– Сомневаюсь, что с этим многие согласятся.

– С этим многие не соглашались, когда вы начинали работу в Лос-Аламосе, – возразил Эйнштейн. – Но теперь? Ни у кого не может быть сомнений в том, что вы лучший администратор научной деятельности в мире.

Услышать такую похвалу от Эйнштейна! Оппи с трудом сдержался, чтобы не расплыться в широкой улыбке.

– Не преувеличивайте. Все заслуги принадлежат работавшим там людям. С таким коллективом просто нельзя было не добиться успеха.

– Роберт, – сказал Раби, – вы никогда не отличались чрезмерной скромностью. Доктор Эйнштейн прав. Именно вы и никто другой нужны на этом месте. Вы, наверное, помните, что сказал о вашей прошлой работе Трумэн: «Величайшее в истории достижение организованного труда». И организатором были вы.

– Ну же, Роберт, – сказал Эйнштейн. – Вот-вот начнется новый год. Пора принимать решение: так решитесь же на это.

Они еще долго сидели втроем. Оппи встал и посмотрел в окно. Ночь на Манхэттене ничуть не походила на ночи на Горе военного времени. Ярко сияли уличные фонари и лампы в окнах; если бы сквозь тучи проглянули звезды, их просто никто не увидел бы за этим ярким светом.

Он думал о Теллере, о его странном интересе к немыслимо мощным взрывам, о том дне, когда он вошел в кабинет Теллера, о дне, когда началось все это солнечное безумие. На доске была расписана таблица идей Теллера по созданию нового оружия, в последней строке которой, в графе «способ доставки» было указано: «Во дворе». Человек, одержимый идеей разрушения в планетарном масштабе, вряд ли смог бы руководить комплексом мер по предотвращению подобных событий.