Оппенгеймер. Альтернатива

Поначалу Фрэнк Эйделотт намеревался оставаться на посту директора института до 30 июня 1946 года – эта волшебная дата давала ему право на полную пенсию. Но его убедили уйти в отставку раньше, гарантировав, что размер пенсии не урежут; Эйнштейн обосновал это тем, что нельзя допустить, чтобы такая достойная замена, как Оппенгеймер, ускользнула от них из-за проволочек. Тем не менее директорский кабинет должен был оставаться за Эйделоттом до 31 января. Оппенгеймер же до тех пор занимал кабинет под номером 118 и не имел секретаря, поэтому его дверь широко распахнулась без предупреждения, если не считать небрежного стука.

– Генерал! – воскликнул Оппи, и на его лице расцвела приветливая улыбка. – Что вы здесь делаете?

Они с Раби стояли возле единственного окна маленькой комнаты и, глядя на заснеженную землю, беседовали, покуривая трубки.

– О, от Вашингтона сюда не так уж далеко, – ответил Гровз и, подавшись корпусом вперед, как будто протискивался сквозь толпу, шагнул в комнату. Его, как обычно, сопровождал Кен Николс. Оба были в гражданском. – Я узнал, что вы здесь. – Генерал перевел взгляд на второго из присутствовавших в кабинете. – Доктор Рабби… – Он произнес фамилию с удвоенным «б», как будто это было обращение к иудейскому священнику. Они встречались лишь несколько раз, когда их довольно редкие (особенно у ученого) поездки в Лос-Аламос совпадали по времени. Самая продолжительная встреча состоялась пять с половиной месяцев назад, во время испытания «Тринити». – Вы, кажется, знакомы с моим помощником полковником Николсом?

Раби кивнул:

– Доброе утро, полковник. Доброе утро, генерал.

Оппенгеймер отметил его настороженный тон. Раби определенно считал, что у генерала имеются какие-то серьезные мотивы, иначе зачем ему понадобилось ехать к Оппи. Эти двое недолюбливали друг друга; ведь именно Раби и Боб Бачер убедили Оппенгеймера, что намерение Гровза превратить Лос-Аламос в военную лабораторию и присвоить ученым воинские звания и должности никуда не годится, потому что отпугнет очень многих толковых людей.

– Доктор Раби, – сказал генерал, – я рассчитываю на ваше благоразумие. Вы по-прежнему связаны той же подпиской о неразглашении, которую давали, приступая к работам по радиолокации, относящейся также к посещению пункта Y. – Гровз, продрогший от пребывания на открытом воздухе, потер руки. – Давайте присядем. – В комнате имелось три стула: два простых деревянных и кожаное вращающееся кресло. На него-то Гровз и уселся, развернув его так, чтобы сидеть лицом к присутствовавшим. Тем ничего не оставалось, как сесть на стулья. Николс остался стоять рядом с Гровзом, сохраняя совершенно бесстрастное выражение лица.

– Не сомневаюсь, что вы помните, – сказал Гровз, обращаясь к Роберту, – как Ричард Фейнман в Лос-Аламосе развлекался, вскрывая сейфы или выбираясь незаметно за охранный периметр, а потом пугал охрану у ворот, когда возвращался в поселок, хотя вроде бы даже не выходил оттуда. Выглядело все это так, будто мы совершенно некомпетентны в вопросах безопасности, не так ли? Вот только это не так: мы знали и знаем это дело. Если позволите, джентльмены, оно поставлено у нас на научный уровень. Не буду утверждать, будто знаю все, что происходит, но теперь у нас с полковником Николсом появилось довольно четкое представление об этом.

– Вы прослушиваете мою квартиру? – спросил Раби, покраснев от негодования. – Я знаю, что в эти гнусные штуки играет ФБР, но, если это сделали вы, генерал, видит бог, я пойду прямо к президенту и…

– Не волнуйтесь, доктор. Нет, мы этого не делаем. У нас нет для этого оснований. Да, вы в молодости некоторое время увлекались социалистическими идеями, но у вас, в отличие от присутствующего здесь вашего друга, хватило благоразумия отрешиться от коммунистических бредней уже пару десятков лет назад. – Он перевел взгляд на Оппенгеймера. – Вы же, напротив, привлекали к себе много внимания. Вам известно, что Дж. Эдгар Гувер пятнадцатого ноября отправил президенту и государственному секретарю сводку из вашего досье? Слава богу, я был начеку, и прослушивание ваших апартаментов в отеле ведет мое управление, а не гуверовское. Так что содержание сделанных там записей известно только мне, полковнику Николсу и паре парней из штата МИО, которые занимались переводом текста на бумагу. Ну а Гувер ничего не знает о… – Гровз сделал паузу; он, конечно же, понимал, что Оппенгеймер и Раби напряженно гадают, много ли он смог разузнать, – о предстоящем выбросе солнечной фотосферы и последующей гибели нашей планеты.

Оппи выдохнул огромный клуб дыма. Христос… он же там, в гостиничном номере, рассказал Китти все. И, конечно, Гровз понял все, даже технические подробности. Ведь его хвастливое заявление в перепалке с Силардом три года назад, что его подготовка не уступит и двум докторантурам, имела под собой определенные основания.

– Генерал, – сказал Раби, – я называл причины в 1943 году и до сих пор остаюсь при том же убеждении – это не может быть военным исследованием.