– Успокойтесь. Я вовсе не намерен напяливать на вас мундиры, тем более что война закончилась. Но вам непременно понадоблюсь я и все те ресурсы, к которым я имею доступ. К примеру… Доктор Раби, вам это было знать совершенно незачем, но все же: вы слышали что-нибудь о миссии «Алсос»?
– Нет, – раздраженно бросил Раби.
Гровз откинулся на спинку кресла. Оппи, почувствовавший, что больше не может сидеть на месте, поднялся и снова встал у окна. От стекла, обрамленного морозным орнаментом, веяло холодком.
– Было три группы, – сказал Гровз, – и они следовали сразу же за наступавшими войсками союзников. Первая работала в Италии, вторая – во Франции, а третья – собственно в Германии. Главной задачей всей миссии было установить, насколько далеко нацистская Германия продвинулась в создании собственной атомной бомбы.
– Ах… – сказал Раби.
– Вам известно, что означает слово «Алсос»?
Гровз смотрел на Раби, но на вопрос ответил Оппи:
– Роща по-древнегречески.
Генерал повернулся к нему:
– Совершенно верно. Название придумал не я, а ребята из G-2[45]
; мне оно не нравилось, хоть я и связан непосредственно со всей этой затеей[46]. Я руководил всей операцией, а непосредственно командовал ею ваш приятель Борис Паш.Гровз сделал знак Николсу. Тот запустил руку во внутренний карман пиджака и вынул сложенный лист бумаги бежевого оттенка. Оппи узнал почерк генерала с характерными длинными надстрочными и подстрочными частями букв. Николс передал лист Гровзу.
– Не знаю, принято ли у евреев составлять списки того, что они хотели бы получить в подарок к Рождеству, – сказал генерал. – Лично я думаю, что нет. Ну, вот это список того, что вы могли бы захотеть получить. Скажем так: я взял на себя смелость составить его за вас, Роберт. – Гровз протянул руку; Оппи шагнул вперед и взял листок. На нем были записаны десять фамилий, по одной на строчку:
Немецкие физики. С двоими из них он был лично знаком еще по времени учебы в Геттингене: с Вернером Гейзенбергом, получившим в 1932 году Нобелевскую премию за создание квантовой механики, и Отто Ганом, награжденным Нобелевской премией по химии в 1944 году за открытие деления тяжелых атомных ядер.
– И что это значит? – спросил Оппи, передавая лист сидевшему на своем месте Раби, чтобы тот тоже мог взглянуть.
– Они у нас, – ответил Гровз. – Все эти люди. О, в данный момент они находятся в Англии, в местечке под названием Фарм-холл, но пребывают под моей юрисдикцией и останутся под нею еще пять дней. Третьего января их нужно будет репатриировать в ходе программы послевоенного восстановления Германии. Если только…
– Что? – спросил Раби.
– Если только вы не захотите получить кого-нибудь из них в свое распоряжение. – Он посмотрел на одного ученого, на другого. – Джентльмены, времени для обсуждений нет. Окошко закрывается. Если они вернутся в Германию, то окажутся навсегда потерянными для нас. – Он скрестил руки на могучей груди. –
– Боже мой, – пробормотал Оппенгеймер и повернулся к Раби. Тот во все глаза уставился на генерала.
– Вы это серьезно?
– Он всегда серьезен, – сказал Оппи, прежде чем Гровз успел открыть рот.
– Невероятно… – сказал Раби. – Я имел в виду: конечно, нам очень пригодился бы Гейзенберг. И – святые небеса! – иметь возможность работать с Отто Ганом!..
– И Карлом фон Вайцзекером, – добавил Оппи. Гровз вопросительно взглянул на него. – Он специалист как раз по внутризвездному синтезу. До войны он сотрудничал по этой теме с Хансом Бете. Если мы рассчитываем предотвратить выброс фотосферы или хотя бы точно установить, когда он случится, он нам очень понадобится.
– Сделано, сделано, сделано, – произнес Гровз с довольной миной. Взяв лист у Раби, он повернулся с креслом к стоявшему рядом столу, достал из кармана авторучку, снял колпачок и поставил жирные галочки около трех фамилий. – Кого-нибудь еще?
– Из этого списка – пожалуй, нет, – сказал Оппи и взглянул на Раби. Тот кивнул.
– Откуда-нибудь еще. Конечно, кроме России или Китая.
– Джордж Волкофф, – ответил Оппи. Его собственный интерес к астрофизике пробудился после лекции по теме «Источник звездной энергии», которую Волкофф прочитал в Беркли в 1937 году.
– Он в Монреальской лаборатории, – подсказал Николс.
– Я