Оппенгеймер. Альтернатива

У него екнуло сердце.

А можно было бы и так: «Вы не из тех людей, которые привязываются».

Ох, Роберт, Роберт, Роберт…

– Вас ожидает новая жизнь, – сказал Апресян. – С богатством, с наградами.

Если только… подумал Оппи. Что-то совершенно новое, место, где никому, по крайней мере, больше не будет дела до того, что случилось с Хоконом Шевалье. Вдали от призрака Джин, от шлака «Тринити».

Но он не мог уехать. Была работа, которую нужно было сделать. Был мир, который нужно было спасти.

– Простите, – сказал Оппи и сам услышал в своем голосе отчетливое сожаление. – Я не могу. Но умоляю вас: позвольте Курчатову связаться со мною; дайте нам побеседовать. – Он снова перешел на английский. – Всего хорошего, мистер вице-консул. – Роберт повернулся и пошел обратно в парк «Золотые Ворота».

За спиной он услышал полузаглушенные звуками уличного движения и негромким прибоем слова Апресяна, сказавшего по-русски: «До свидания, товарищ», но не стал оборачиваться.

Глава 36 1947

Среди документов, не включенных в перечень, досье на ученого-ракетчика Вернера фон Брауна. Его так и не передали в НУАД.

Национальное управление архивов и документации США

У Дика Фейнмана опять начался старый зуд.

Он старался унять его, листая доставленный в институт июньский номер «Бюллетеня ученых-атомщиков». В этом номере название журнала лишилось географической привязки «Чикаго». Еще интереснее оказалось то, что на обложке были изображены некие «часы Судного дня» – стилизованное черно-белое изображение циферблата, вернее, его верхней левой четверти, на ровном оранжево-огненном фоне. Часы показывали без семи минут полночь, а врезка сообщала от имени редколлегии, что это приблизительное время, отделяющее человечество от ядерного Армагеддона, и что журнал намерен передвигать минутную стрелку вперед или назад в зависимости от складывающихся условий.

Дик положил журнал на стол. Было уже поздно, и библиотека опустела; да черт возьми, весь Фулд-холл уже почти опустел. Можно было пойти в свою гостевую квартирку, но…

Но…

Этот треклятый зуд.

О, здесь, в Институте перспективных исследований, было отнюдь не так паршиво, как в Лос-Аламосе. Здесь не было ни военной полиции, ни колючей проволоки, ни подписок о неразглашении.

Но все равно двери здесь запирались.

И на сейфах были номерные замки.

И работу следовало держать в секрете.

Дику не нравилось, что человечество не ставят в известность о надвигающейся катастрофе, но он согласился подчиниться воле большинства. Но ведь были и другие вещи, которые держали в секрете не для того, чтобы избежать паники или защитить американские интересы, а просто потому, что для некоторых самонадеянных типов секретность сделалась навязчивой идеей. Что ж, таких людей действительно нужно время от времени дергать за носы.

В Лос-Аламосе Дик вполне неплохо ладил с другим Диком, генералом Лесли Р. Гровзом, но вполне понимал и неприязнь к этому человеку Лео Силарда, которую тот и не думал скрывать. Гровза можно было сравнить с цеппелином, но вместо водорода или гелия он был надут чванством и фанфаронством.

Генерал захватил под свой кабинет комнату на втором этаже Фулд-холла под номером 212, рядом с кабинетом Гёделя и точно над секретарем фон Неймана, но пребывал по большей части в Вашингтоне. Сегодня его тоже не было на месте, и Фейнман с наслаждением предвкушал, как вскроет замок в генеральской двери. ИПИ строился без учета возможной секретности работ, и Дик обнаружил, что замок в нужной двери просто удручающе легко открыть; он справится с этим за несколько секунд.

Но это было далеко не все. У Гровза в кабинете стоял сейф размером с холодильник; он, вероятно, предпочел бы встроенный, чтобы комми, которые, как он подозревал, скрывались за каждым углом, его не утащили. Таких устройств Фейнман никогда раньше не видел, с латунным номеронабирателем, расположенным посередине бордовой дверцы. А вот это было достойно трудов!