Оппенгеймер. Альтернатива

И эта – эта – встреча была неестественной; во всяком случае, многие из тех, с кем ему приходилось иметь дело, сочли бы ее таковой. Роберт Оппенгеймер, чье имя начинается с ничего не значащей «Дж», который отверг предложение, сделанное Хоконом Шевалье от имени Джорджа Элтентона, который разорвал свои связи с организациями коммунистического фронта, который советовал своим бывшим студентам сделать то же самое, прогуливается – черт возьми, прогуливается – с советским чиновником, должность которого, как всем известно, служит просто маской для шпионской работы.

– Ваш английский безупречен, – сказал Оппи.

Апресян слегка наклонил голову.

– В языках я о-го-го, – ответил он, и Оппи улыбнулся демонстративному использованию просторечия, достойному его собственного лексикона. – Я говорю на тринадцати. Русский, английский, турецкий, арабский…

Оппи мог читать на девяти языках, а вот говорить – на значительно меньшем их количестве.

– Голландский? – осведомился он, выбрав из доступных ему языков тот, который вряд ли будет знаком желающему подслушать.

– Ja inderdaad[56], – ответил Апресян.

– Отлично, – сказал Оппи тоже по-голландски. – В таком случае будем говорить на нем.

Апресян кивнул, соглашаясь:

– Очень приятно, что вы решили выбраться. Вы давно уже не участвовали в партийной работе.

Даже беседуя на редком голландском языке, Оппи счел необходимым возразить:

– Я никогда не состоял в Коммунистической партии.

– Да? Ни вы, ни профессор Шевалье, да и многие другие, включая, например, профессора Гордона Гриффитса? Разве вы не состояли в Коммунистическом клубе Беркли до тех пор, пока США не вступили в войну?

– Je vergist je, – сказал Оппи. – Вы ошибаетесь.

– Ну, конечно, конечно, – согласился Апресян тем же понимающим тоном, который и по-голландски звучал у него точно так же, как и по-английски. – Вероятно, у меня ошибочная информация.

Они прошли еще несколько десятков ярдов по дорожке, вспугивая спокойно гулявших там птичек. Оппи, как обычно, был в шляпе, но чувствовал тепло послеполуденного солнца тыльной стороной ладони.

– И все же, – сказал вице-консул, – принадлежность к партии имеет свои преимущества. Для вас эти преимущества могут быть особыми, например включение вас в Академию наук СССР. Если обращение «товарищ Оппенгеймер» не устраивает вас, то, может быть, «академик Оппенгеймер» прозвучит лучше?

Сердце Оппи тревожно заколотилось.

– Я не думаю о бегстве.

– Пожалуй, «эмиграция» – слово более нейтральное. И, конечно, как вы сами часто говорили, мир станет безопаснее, если атомные секреты будут распределены равномернее. На сегодня Америка не только стала единственной обладательницей бомбы, но и доказала, что готова применить ее. Но ведь должна быть система сдержек и противовесов. От повторного применения бомбы ее обладателя удержит лишь угроза возмездия. А ведь повторения ужасов прошлого никто не хочет, не так ли?

Думая о России, Оппи представлял себе балет, выверенную хореографию, исполнителей, в точности достигающих поставленных перед ними целей. А этот изворотливый русский, определенно, знал, как попасть в свою цель. Дорожка повернула, и перед ними открылась одна из главных достопримечательностей парка «Золотые Ворота»: Восточный чайный сад, или, как его называли до войны, Японский чайный сад. Созданный для Всемирной выставки 1894 года сад превратился из временного экспоната в неотъемлемую часть парка. Долгие годы за ним ухаживал японец-садовод Макото Хагивара, поселившийся здесь со своей семьей. Макото-сан умер в 1925 году, но дело продолжила его дочь Такано. Китти, которая часто бывала здесь, когда они жили в Беркли, восхищалась результатами трудов Такано – до тех пор, пока садовницу вместе с детьми не отправили в 1942 году в один из лагерей для интернированных, созданных генералом Гровзом.

Оппи не бывал в Японии. Боб Сербер и Фил Моррисон съездили туда вскоре после разрушения Хиросимы, после уничтожения Нагасаки, чтобы собрать всю возможную информацию о последствиях применения нового оружия, а вот Оппи остался дома. Он не посмел своими глазами посмотреть на результаты своих трудов, ну а здесь перед ним внезапно восстали призраки: пятиярусная пагода, тщательно ухоженный сад камней, деревья бонсай, буддийские и синтоистские скульптуры. Фонтаны и маленькие водопады дразнили его смешливым журчанием.

«Бедные, бедные люди».

– Мы можем много предложить вам, – сказал Апресян. – Прекрасный дом в Москве. Лучшие лаборатории. Лучшее оборудование. Неограниченное финансирование. И работу рядом с Курчатовым.