Оппенгеймер. Альтернатива

Он вздохнул. Пальто в августе не требовалось, и он просто вышел из парадной двери, сел в машину и быстро, по своему обыкновению, поехал в сторону моста. Ведь все это в конце концов ни более ни менее как физика. Ускорение, векторы, трение. А осторожничают пусть языковеды.

Кафе «Сочимилко», расположенное по адресу: Бродвей, 787, оставалось точно таким же, каким он запомнил его по совместным с Джин визитам сюда, в том числе в их последнюю встречу, даже – да, да, это он! – бармен с пышными коричневыми усами был тот же самый. В это время суток народу в заведении было мало, и даже та самая кабинка, в которой он решил расположиться, оказалась свободной: та самая, где они с Джин сидели в последний вечер, выпивали и флиртовали перед тем, как поехать к ней домой.

Желтые стены, красные скатерти, кожаные сиденья, местами подремонтированные широкой тесьмой, свободная середина, где позднее будут танцевать посетители. Он вдохнул запах чеснока, тмина, корицы, перца чили и заказал текилы у подплывшей к нему официантки-чикано, похожей на мальчика даже в мексиканском наряде с широкой пестрой юбкой.

Оппи ждал, думая о Джин, о той ночи, о предшествовавших ночах, о ее смехе, ее голосе, о ее неизмеримо глубокой печали, о том, как ему удавалось успокоить ее, и о том, как ему это не удавалось.

Каждый раз, когда открывалась дверь, он вскидывал голову. Кто-то просил разрешения воспользоваться уборной. Парень притащил перец на кухню. Проститутка кинула на Оппи вопросительный взгляд, на который он отрицательно покачал головой; тогда она села на табурет у стойки и принялась болтать с барменом в ожидании лучшего развития событий.

И тогда-то наконец появился человек, которого он ожидал.

Оппи знал, что ему сорок один год. Высокий, худощавый, со скошенным подбородком, тяжелой нижней губой, длинным носом, большими ушами и светлыми волосами, в которых начала пробиваться седина. Прошло – сколько же? – пять лет с тех пор, как он в прошлый раз видел его на организационном собрании профсоюза ФАИХТ, проходившем в Уан-Игл-хилле, и Оппи вынужден был признать, что годы обошлись с этим человеком милостивее, чем с ним самим. Он встал и приглашающе помахал рукой.

Вошедший приблизился широкими быстрыми шагами.

– Привет, Роберт, – сказал он несколько напыщенным тоном, с отрывистым манчестерским произношением.

– Привет, – ответил Роберт и пожал протянутую ладонь обеими руками; тонкие, как у скелета, пальцы обхватили нормальные. – Очень рад, что вы пришли. – Он опустился на свое место, и Джордж Элтентон, инженер-химик, работавший в «Шелл девелопмент», сел напротив.

– Хокон Шевалье сказал мне, что ему отказали в контракте, – заявил Элтентон без всяких предисловий.

– Я знаю, – ответил Оппи. – Я знаю, и это ужасно. Я постараюсь замолвить за него словечко президенту Спроулу, но… – Он чуть заметно пожал плечами. – Поскольку я давно не работаю в Беркли, мое мнение не так уж много здесь стоит.

– Вам известно, что нас буквально терзали. Правительственные агенты.

– Да. Об этом я тоже сожалею. – Официантка подошла и приняла у Элтентона заказ: бутылку кока-колы. Оппи дождался, пока она отойдет, и сказал: – Вам пришлось столкнуться с теми же… – он не хотел преувеличивать значение событий, но подобрать слова было очень трудно, – последствиями?

– Вы имеете в виду: кроме преследования со стороны треклятого Федерального бюро расследований?

– Да, – сказал Оппи, кивком признавая, что это немаловажно. – Кроме.

Элтентон оторвал одну ладонь от стола:

– Нет. Моя работа более чем устраивает «Шелл». Кроме того, у них есть отделения по всему миру, и в отличие от бедняги Хока я не американец. Я только что подал заявление о переводе обратно в Англию. Ане, моей дочери, уже тринадцать, и, думаю, мы сможем отдать ее в Уэльскую балетную школу Садлера.

Аня… Он даже не старался скрыть своей симпатии ко всему русскому.

– Замечательно, – сказал Оппи. Заказ Элтентона прибыл, и официантка снова скрылась. – Рад, что вы твердо стоите на ногах.

– В отличие от Хокона. – Собеседник постарался вложить в голос побольше горечи.

– Да, – ответил Оппи.

– Как бы там ни было, – сказал Элтентон, – я здесь. О чем вы хотели со мною поговорить?

Оппи огляделся, чтобы убедиться, что никто не может подслушать их разговор:

– Когда Хокон, по вашей просьбе, обратился ко мне, он предположил, что вы имеете выход на советское посольство.

– Что это значит? Оппенгеймер, вы затеяли провокацию? Тут где-то спрятан микрофон?

– Нет! Помилуй бог, нет. Вы можете… – Он осекся, сообразив, что слова: «Вы можете доверять мне» прозвучали бы весьма неубедительно.

– В таком случае что же? – спросил Элтентон. «Кока» шипела перед ним в открытой бутылке.

Оппи набрал в грудь воздуха:

– Я хотел бы установить связь с Советами.

Теперь уже Элтентон закрутил головой, проверяя, не подошел ли кто-нибудь слишком близко.

– Послушайте, война ведь закончилась. Я, конечно, считаю все эти международные отношения чушью собачьей, но теперь уже никто не может считать русских и американцев союзниками.