– В конце концов мой бывший начальник, генерал Гровз – ты должен был слышать это имя в новостях, – прямо приказал мне сказать ему, кто именно обращался ко мне с этим предложением, и…
– Роберт! Иисусе! А ты не подумал о том, что стоило бы сообщить мне об этом?
– Всю почту, которую отправляли с Горы – из лаборатории и которая приходила туда, просматривала цензура. Я просто не мог даже намекнуть на что-то существенное.
– Я писал
– Получил, – просто ответил Оппи.
– У меня просто не было никакой нормальной работы вплоть до Нюрнбергского процесса, да и туда меня взяли только потому, что остро нуждались в хороших переводчиках.
– Кстати, там, наверное, было очень интересно. Я хотел расспросить тебя…
– И, черт вас всех возьми, уже теперь, когда я вернулся, Беркли отказывает мне в должности.
– Я…
–
– Я скоро приду! – отозвался Оппи, чувствуя в собственном голосе непривычную резкость.
– Послушай, это же невежливо…
– Ради бога! Ты, сука драная, неужели не слышала, что я скоро приду?! Занимайся своими делами и не суйся куда не следует!
Потрясение на лице Китти было видно даже издалека. К счастью, она закрыла за собой дверь, прежде чем позвать мужа, и его грубости никто из гостей не слышал. Оппи повернулся к Шевалье, но Хокон, внезапно покраснев, лишь покачал головой и направился к дому.
Оппенгеймер стоял в одиночестве среди деревьев, идеально вертикальные стволы которых могли бы послужить живым монументом добродетели. Он похлопал себя по карманам в поисках трубки, рассчитывая перекурить и успокоиться, но оказалось, что он оставил ее в доме.
Глава 34
История науки богата примерами плодотворности сближения двух методологических подходов, двух идейных воззрений, разработанных в разных контекстах для поиска новой истины.
Где бы Оппи ни находился, он то и дело ловил себя на мыслях о Джин. Однако здесь, в Беркли, где его буквально захлестывали воспоминания о былом, он еще чаще вспоминал о потерянной любви. Ее отцу, литературоведу, специалисту по творчеству Чосера, сравнялось семьдесят лет, и в конце минувшего учебного года он вышел на пенсию, так что, слава богу, шансов наткнуться на него в кампусе Калифорнийского университета было меньше, чем во время предыдущих поездок. Оппи не общался с ним два с половиной года, с тех пор как Джин покончила с собой, и у него не было желания разговаривать с ним сейчас. По словам Мэри-Эллен, бывшей квартирной хозяйки Роберта, Джон Стронг Перри Татлок, после того как проник в квартиру своей дочери через окно и обнаружил ее мертвой в ванной, нашел и сжег большую часть ее переписки. Имелись ли там письма от Оппи или упоминания об Оппи в чужих письмах – «ты же знаешь, что он женат; работа всегда будет для него на первом месте; Джин, ради бога – он же еврей!» – он предпочитал не знать.
Он делал для нее все, что было в его силах, и все же она умерла – он не был на похоронах, и ее могилу ему только предстояло посетить, а прежде узнать, где она находится. Следовательно,
Проект «Арбор» в ее честь.
Проект «Арбор», цель которого – спасти тех, кого возможно.
Но ведь любое решение, которое им удастся найти, – если оно вообще существует, – ни на йоту, ни на атом не изменит для нее ничего.
Оппи расхаживал по дому на Игл-хилл, погружаясь в клубы дыма из собственной трубки каждый раз, когда разворачивался в конце главного коридора. Он знал, что ему следовало извиниться перед Китти за вспышку гнева. Но когда гости разошлись, Китти поднялась наверх и сейчас лежала на кровати, утешаясь выпивкой; алкоголь помогал ей лучше, чем мог бы помочь Роберт.
Слова Хокона встревожили и расстроили его. Ведь, черт возьми, война закончилась. И, значит, все это – «дело Шевалье», так сказать, – должно быть похоронено вместе с остальными мертвецами! Неужели разыгрывается какая-нибудь увертюра? Но кому сейчас может быть дело до всего этого?
Оппи уже сделал необходимый телефонный звонок и договорился о встрече. Не безумием ли было выбрать для нее то же место, где его уже неоднократно видели? Нет, нет. На самом деле это был гениальный ход. Пусть они решат, что это паломничество, что печальный опустошенный мужчина счел необходимым посидеть там, где сиживал когда-то, и послушать отзвуки много лет назад умолкнувшего смеха. Бесспорно, лучше было встретиться за мостом, за заливом, в Сан-Франциско, да? Ни его дом, ни…
Да, да, это имело смысл. И уже пора было идти.
–
Она что-то ответила, но он не разобрал слов. Слишком тихо, слишком невнятно.