Оправдание капитализма в западноевропейской философии (от Декарта до Маха)

Теперь с этим «материальным носителем» сводятся последние счеты. Его лишают последнего достояния – «первичных качеств» и обращают в ничто. Правда «обращением» его в ничто были заняты и Спиноза и Лейбниц. Но пантеизм Спинозы, выдвигая антитезу протяжения и мышления, лишь уравнивал в правах дух и материю перед лицом верховной субстанции. Монадология Лейбница, со своей стороны, несмотря на свой спиритуализм, все-таки сделала некоторую уступку изгнанному «материальному носителю»: низшая из лейбницевых монад – все-таки содержит в себе отзвуки своего материального происхождения. «Являющийся телесный мир имеет в монадах свой твердый фундамент». Таким образом, Лейбниц хотя и идеалист, но не разорвал совершенно связь с реализмом. Крайним последствием чистого идеализма было бы признать телесные вещи чистыми феноменами, чисто субъективными представлениями, без всякой реальности, которая лежала бы в их основании и совершенно отвергнуть объективность реального, чувственного мира (Швеглер[35]). Подобную задачу выполнила философская система, созданная в обстановке, которая, по распространенному воззрению, отнюдь не могла способствовать никаким полетам мыли в область «запредельного». Англичане – народ практический, их мышление «трезвое»; материализм и эмпиризм – их «национальная философия – и вдруг… решительное слово метафизики было произнесено в их среде и притом философом, который как раз исходил из предпосылок, заимствованных у корифеев «национальной» философской литературы. В обзорах истории философии этому обстоятельству придается особое значение. Им пользуются для доказательства тезиса о банкротстве, необходимом постигающем «опытное» мировоззрение, когда последнее разовьет свои выводы до логического конца.

На самом деле, появление системы клойнского епископа Джорджа Беркли не должно нас удивлять. Разница между «опытной» и спекулятивной философией для буржуазии не так велика, как это с первого взгляда может показаться. Мы отметили уже в общих чертах ту экономическую атмосферу, в которой капиталистическая буржуазия проникается симпатиями к «положительным» воззрениям. Но, сегодня эмпирически настроенная, завтра она заявляет себя на стороне идеализма. Характер ее идеологии определяется характером борьбы за существование в данный момент. Периоду Sturm und Drang'а английской капиталистической буржуазии отвечал материализм Гоббса. Почва для мануфактуры расчищена, для мануфактуристов наступают более спокойные времена: материализм Гоббса сменяется половинчатой системой Локка[36]. Дальнейшее укрепление позиции мануфактуры обуславливает возможность антиматериалистических выступлений.

При этом необходимо принять во внимание, что английская мануфактура в начале XVIII ст., как известно, опередила в техническом отношении континентальные капиталистические предприятия. Ее большей организованности, более резко подчеркнутым взаимоотношениям групп и классов, сосуществующих под ее кровлей, должна, естественно, отвечать и большая решительность в формулировке идеологической системы, которая «оправдывала» бы ее.

Из рамок действительности, данной в нашем сознании, мы выступать не можем. Даже то, что до сих пор считалось наиболее объективным, принадлежит е объекты, а субъекту.

Еще картезианство выяснило субъективную ценность чувственных качеств (цвета, вкуса и т. д.). Беркли исходит из этого положения, как уже неоспоримо утвержденного, и главное внимание его сосредоточено на анализе качеств «первичных».

Ошибочно мнение, будто наш ум наделен способностью создавать отвлеченные идеи о вещах. В действительности качеств и состояний вещи, взятых отдельно друг от друга не существует. И только в том случае, если опыт говорит нам, что известная часть вещи может быть отделена от целого, мы можем расчленить соответствующую сложную идею (представить, например, руку отдельно от туловища, глаз или нос отдельно от головы). При отсутствии этого расчленения идеи произойти не может. Нельзя говорить, напр., о человеке вообще. Замечая известные черты сходства телосложения и качеств Петра, Якова и Ивана, наш ум старается отвлечь от частных идей о каждом из названных лиц то, что составляет их особенности, что обуславливает их индивидуальное существование, и подбирает лишь общие признаки: получается идея человека, человеческой природы, в которой содержится цвет, но цвет вообще, рост, но рост вообще. Но это был бы – фокус нашего ума. Идея человека может быть только идея человека белокожего, чернокожего или краснокожего, человека прямого ил сгорбленного, человека высокого, среднего или низкого роста. Возьмем некоторые другие, носящие еще более отвлеченны характер, идеи.

Число – совокупность единиц. Отвлеченной единицы не существует.