Оправдание капитализма в западноевропейской философии (от Декарта до Маха)

«Ни одно государство не должно бояться того, что его соседи настолько усовершенствуются во всех искусствах и мануфактурах, что ничего не станут покупать у него… Что происходит в том случае, когда нация обладает каким-нибудь специальным производством, каким является, например, производство сукон в Англии? Не повредит ли нам вмешательство соседей в эту область промышленности? Я отвечу, что если какой-нибудь продукт считается специальностью страны, то последняя, несомненно, обладает какими-нибудь особенными специальными преимуществами для производства этого товара; и если она, несмотря на эти преимущества, теряет свою мануфактуру, то должна обвинять в этом свою собственную лень, или недостатки своего государственного устройства, но не промышленность своих соседей. Не следует также упускать из виду, что развитие промышленной деятельности в соседних странах усиливает потребление каждого отдельного вида товаров и что, следовательно, спрос на специальный продукт может постоянно держаться на одном и том же уровне или даже усиливаться, несмотря на конкуренцию иностранной промышленности. Но если бы он уменьшился, следует ли считать это событие столь пагубным? Если трудолюбие сохранилось, то его легко перенести из одной отрасли промышленности в другую; например, суконщики будут вырабатывать полотно, шелк, железо или какой-нибудь другой товар, на который будет существовать спрос. Нечего опасаться, что все отрасли человеческой деятельности будут исчерпаны, и что нашим мануфактуристам, пока они останутся на одном уровне с мануфактуристами соседних стран, будет грозиться опасность остаться без работы… Конкуренция между соперничающими нациям скорее служит к поддержке их промышленной деятельности. Для народа выгоднее производить различные продукты, чем иметь одну большую мануфактуру, которая занимает все руки».

Намечается, таким образом, теория постоянного изменения мануфактуры. Доказывается взгляд, согласно которому капитал ни с какою специальной областью производства не связан. Выражаясь современным модным термином, он эластичен – и эластичен при этом настолько, что не знает даже территориальных рамок и большая или меньшая степень бедности страны не служит непреодолимым препятствием для его развития. Нельзя утверждать, что «если исключить дурную политику и случайности, более богатые страны всегда будут стоять выше тех, которые бедны. Богатая страна привлечет к себе и сохранит все мануфактуры, требующие больших капиталов или большой ловкости; но бедная отнимет у нее все те производства, которые попроще… Мануфактурные продукты Лондона – сталь, кружева, шелк, книги, кареты, часы, мебель, наряды, но производства полотна и шерсти сосредотачивается в провинции».

Если какая-нибудь нация перегнала другую в области торгово-промышленной деятельности, то побежденной нации бывает трудно вернуть потерянное «вследствие большего трудолюбия и большей ловкости первой, а также вследствие того, что ее купцы обладают большими капиталами и, следовательно, могут довольствоваться сравнительно меньшим барышом. Но эти преимущества до известной степени уравновешиваются дешевизной труда у всякой нации, не обладающей ни обширной торговлей, ни большим количеством золота и серебра. Вследствие этого, мануфактуры мало-помалу меняют свое местопребывание; они покидают страны и области, уже обогащенные ими, и переселяются туда, куда их привлекает дешевизна жизненных припасов и труда; обогатив и эти места, они по тем же причинам снова переселяются».

Процесс изменения, о котором говорила первая из приведенных цитат, является частным эпизодом процесса постоянного междунационального передвижения мануфактуры. Таков «естественный, обычный ход дел». Стоя на почве подобного воззрения, наш автор ведет борьбу против «меркантилизма», разрушает веру в то, будто богатство страны определяется исключительно обилием обращающихся в ней денег, отрицает за последними «истинную», «абсолютную ценность», объявляет их простыми условными знаками. Стоя на почве подобного воззрения, он анализирует рост и падение процента, выставляет желательным лозунгом внутренний и внешний политики: «не мешать естественному ходу дел». Стоя на почве подобного воззрения, он наконец создает философскую систему.

Экономические произведения Давида Юма[38] весьма поучительный комментарий к этой системе, более того, вообще к философским системам мануфактурного периодах. Юм дает важное свидетельское показание, какого мы не имеем от других, в той или иной степени родственных ему философов. Родство же его со всеми фигурировавшими в предыдущих главах мыслителями, несомненно. Но классовые симпатии последних можно вскрыть, лишь установивши соответствие между сочетаниями понятий, с которыми они оперируют, и организацией известных производственных фактов. Юм прямо указывает на классовый родник своего философского творчества.