Кто бы сомневался! Словно мухи, тут и там, ходят слухи по домам — кто это пел? Высоцкий, кажется? Арина вздохнула. Действительно, можно сколько угодно разглагольствовать о тайне следствия, но в реальности оказывается, что юридическое сообщество — штука практически прозрачная. А тут еще и информация-то вон какая… лакомая! Список убийств, в которых полгода назад «признался» бывший опер Егор Шубин перед тем как застрелиться, вероятно, уже известен всем заинтересованным лицам. И нужды нет, что «признание» шубинское весьма сомнительно, в одном из случаев у него и вовсе железобетонное алиби, главное — камешек в тихие воды уже брошен. И круги от камешка пошли, и сомнения в тех давних приговорах появились. Тьфу, пропасть!
— Послушайте, Роберт Моисеевич. Я не стану выяснять, откуда у вас эта информация. Я вообще не собираюсь это, с позволения сказать, сообщение как-то комментировать. Но, знаете, как юрист юристу — чисто гипотетически: даже если бы подобный документ существовал. Вы-то ведь понимаете, что чье бы то ни было признание — лишь одно из обстоятельств, учитываемых при расследовании. Те времена, когда признание считалось царицей доказательств, к счастью, давно миновали. И даже если гипотетически допустить значимость упомянутого вами «признания» — сейчас-то уже не стадия следствия. И это гипотетическое «признание» никоим образом не может быть основанием для пересмотра упомянутых в нем дел. Мало ли! У нас в районе, к примеру, есть дивный персонаж, который всевозможные «признания» пишет регулярно: как только таблеточки, ему прописанные, перестает пить, так непременно тянет его в чем-нибудь признаться. Вычитает в газете про какое-нибудь убийство — и строчит: это, господа, я совершил. Иногда признается в том, что случилось сорок-пятьдесят лет назад. Прикажете и его тоже учитывать? Так что мне действительно непонятно — зачем все это? Вряд ли вы рассчитывали, что я кинусь с вами откровенничать насчет того, что у следствия имеется, чего не имеется, и какие у следствия в связи с этим планы.
— Да ни боже мой! — он опять замахал розовыми ладошками. — Про вас разное говорят, но следователь вы, по общему мнению, въедливый и дотошный. И уж конечно, глупостей за вами не замечено.
— В таком случае… — Арина постаралась скрыть лезущую на лицо довольную улыбку (комплимент ее профессиональным качествам оказался неожиданно приятен) и вновь повела взглядом вокруг, сопроводив это движение максимально недоуменным выражением лица.
— Да-да-да, понимаю ваше недоумение. И сейчас вы будете еще больше удивляться, потому что я правда ни к чему вас не склоняю и ничего от вас не хочу. Единственное, чего я хочу — это кое-что вам сказать. И чтоб вы приняли это всерьез.
— Ну говорите уже, — поторопила она. — Меня работа ждет.
— Сказать я вам хочу следующее, — Роберт Моисеевич на мгновение умолк, затем проговорил раздельно, словно ставя после каждого слова вескую точку. — Моя. Клиентка. Невиновна. И это я вам говорю не как адвокат, которому по должности положено изображать убежденность в невиновности клиента, это я вам говорю как человек, который действительно считает, что Алиса Леонидовна не убивала своего мужа. Нет, я не знаю, кто его убил, не знаю даже, что случилось с Алисой Леонидовной: подстава или катастрофическое невезение. Но она не убийца. Я готов в этом поклясться здоровьем своих внуков. Алиса невиновна. Просто услышьте это.
— И? — Арина недоуменно вздернула бровь.
— И — все, — усмехнулся господин адвокат. — Ой, не глядите на меня такими изумленными глазами. Роберт Моисеевич не идиот. Ясно, что моя убежденность не заставит вас добиваться пересмотра давно закрытого дела. Но, может быть, может быть, она посеет в вашей душе крошечное зернышко сомнения. Ну а мне с моей клиенткой — и обратите внимание, она не перестала быть моей клиенткой оттого, что приговор вступил в силу, я очень, очень надеюсь, что в итоге все разъяснится — нам приходится хвататься за любую соломинку. Вдруг из этого крошечного зернышка что-нибудь и вырастет?
Что это было? С минуту Арина задумчиво смотрела вслед скрывшейся за углом машине. Воробьиная ассамблея уже разлетелась. Сизая же изнанка снеговой тучи висела теперь прямо над головой: ни пронзительной небесной синевы, ни солнечного блеска, спасибо, хоть снегопад не вздумал начаться. Даже обнадеживающая лужица посреди тротуара как-то посветлела — подмерзать начала. Весна, говорите?
Чугунная оградка скверика, за которым возвышалось здание следственного комитета, стала вдруг длинной, длинной… бесконечной. Арине казалось, что она идет вдоль прихотливых черных завитков уже очень долго… Шаг, еще шаг, еще…
— Опаньки! — звонко раздалось над головой. — Вершина?! Экие у тебя поклонники… представительные. Или это не поклонники? Ну-ка давай колись, что за шуры-муры крутишь и с кем? Не отрывайся от коллег!