Оправдание невиновных

Как бы там ни было, деревянную пирамидку Арина осмотрела более чем тщательно. Даже без лупы в глубине явственно просматривался тусклый металлический блеск. Нет, точно-точно, там именно пуля! И эта пуля в официальной картине происшедшего была совсем лишняя. Эх, еще придется к Сурьмину на поклон идти — может, пулька-то не просто лишняя, может, она вообще «из другой оперы».

Или все-таки сам Любавин стрелял дважды? Или нет? В конце концов, когда поднялась суматоха, второй ствол он вполне мог успеть перезарядить и… и что? еще раз пальнуть? Но зачем? В березовый ствол — чтобы были доказательства стрельбы «совсем в другую сторону»? Это получается еще один «лишний» выстрел. Его ведь услышали бы. Или — в суматохе — нет? И почему версия «стрельбы в другую сторону» прозвучала так поздно? И, главное, что делать с тем выстрелом, что прозвучал, по словам егеря, почти одновременно со смертельным?

Или кто-то ухитрился подменить оружие — и убил Семченко, причем как раз тогда, когда Любавин (из подмененного ствола!) зачем-то выстрелил «совсем в другую сторону»? Ну то есть, получается, в березу.

Ладно, это Сурьмин скажет, потом думать можно будет.

Но если обнаружатся совпадения… да хоть с чем-нибудь! А если не обнаружатся? Может такое быть? Сколько угодно. И все же, все же, все же. Само наличие этой самой «березовой» пули — если егерь не ошибся и не врет насчет времени ее появления — изрядно подтачивает официальную версию событий. Впрочем, если врет — официальная картинка тоже распадается, ибо в таком случае выходит, что «случай на охоте» гораздо сложнее, чем выглядит на первый взгляд.

И тогда… Тогда получится, что хотя бы в одном случае Шубин был прав. Не в том смысле, что это он убил — это вряд ли — а в том, что убил совсем не тот, кого осудили. И тогда возникают серьезные основания — помимо дикого шубинского «признания» — задуматься: быть может, и остальные дела из шубинского списка — такие же «натянутые»? Нет, не три последних дела — добавлены они явно позже, и, весьма вероятно, с подачи Борьки Баклушина, и вообще, думать об этом страшно, потом как-нибудь — но те, материалы по которым старый опер собирал изначально.

Взять то же убийство Федяйкина. Что-то там не так. И Анна Гавриловна ни в какой Египет не летала, а значит, вполне могла находиться на месте преступления, и бедная сиротка Кристина странновато себя ведет, и адвокат ее мачехи как-то очень уж горячо настаивает на Алисиной невиновности. Опять невиновность. Опять, стоит копнуть дело из шубинского списка, возникают некие «новые обстоятельства», заставляющие усомниться в виновности осужденных.

Вот только никакой логики в этих «новых обстоятельствах» увидеть не удается… Господи, Арина, рыкнула она сама на себя, ты же следователь, а мысли скачут, как пьяные тараканы — стыдоба!

Таймыр мягко вспрыгнул на стол, понюхал с интересом возлежавшую посреди деревяшку — мр-р, как интересно! — потянулся лапой, искоса поглядывая на Арину — это ты мне принесла, да? Арина строго шикнула: нельзя! Кот недовольно передернул плечами — мол, не больно-то и хотелось! — перебрался на диванную спинку, походил по ней, спустился ниже, на сиденье, муркнул укоризненно: ты чего, хозяйка, спать пора! — и улегся, подобрав под себя лапы и плотно обернувшись хвостом. Видимо, чтобы принудить их оставаться на месте. Была у таймыровых лап такая способность: стоило ему задремать, кольцо хвоста превращалось в дугу, и лапы освобожденно разбрасывались в разные стороны под самыми невероятными углами. Так что казалось: их не четыре, а как минимум восемь. Как у чудесного коня Слейпнира, на котором ездил скандинавский Один. На восьми ногах, предполагалось, можно передвигаться быстрее, чем на четырех. На Таймыре, разумеется, никто не ездил — попробовали бы! лап тут же стало бы восемьдесят, и на каждой по двадцать когтей! — но он, разумеется, тоже был совершенно чудесный, не хуже того Слейпнира…

Чудесный…

Что, если чудесный егерь Федор Григорьевич — именно та самая «темная фигура», что прокралась к местам засидки охотников и застрелила любавинского напарника? У кого, у кого, а именно у егеря более чем достаточно навыков, чтобы и подкрасться потихоньку — лес-то он как собственную рукавицу знает — и ружье потихоньку подменить, и выстрелить сквозь кусты так, чтобы попасть.

Господи, что за бред, ей-богу, в голову лезет? Зачем бы в таком случае Федору Григорьевичу рассказывать про два почти одновременных выстрела? А он о том еще на первоначальном следствии упоминал. Но следователь — кто, кстати? Баклушин, как мило! — счел эту часть показаний егеря пустяком.

И такие же «пустяки» обнаруживались в каждом дел из шубинского списка.