Как-то весной, во время одной из поездок в Лондон для работы в Британской библиотеке, мне довелось познакомиться с главным редактором журнала «Бэкониана» Питером Уелсфордом. Встретились мы в «Автомобильном клубе», одном из самых фешенебельных клубов на Стренде. Я этого не знала и, услыхав о месте встречи, представила себе вместительный ангар, что-то вроде музея старинных автомобилей. Я долго искала этот ангар, обратилась за помощью к лондонцу, и он подвел меня к роскошному особняку. Внутреннее убранство еще больше меня поразило. Потом я узнала, что интерьер был спроектирован родным братом моей дорогой подруги, у которой я несколько раз останавливалась, Мэри Хобсон, англичанки удивительной судьбы; достаточно сказать, что она окончила Лондонский университет шестидесяти пяти лет, через три года (при материальной поддержке брата) защитила диссертацию по Грибоедову. Библиографию к работе помог составить мой муж: его группа только что завершила работу над компьютеризацией наследия Грибоедова, включая и все научные труды о нем. Мэри перевела на английский «Горе от ума»; она талантливый поэт и музыкант, изящно, проникновенно играет два вальса Грибоедова. И еще она потрясающе переводит Пушкина, который очень близок ее душе.Мы долго беседовали с Питером о проблемах, которые стоят сейчас перед Бэконианским обществом. По мнению Питера, главная беда та, что бэконианцы слишком заворожены шифрами, с помощью которых пытаются вычитать в пьесах Шекспира тайные подробности жизни Бэкона. Питер был корректен и все же сетовал, что столько энергии уходит на это доказавшее свою бесплодность занятие, в какой-то степени даже мешающее бэконианцам.
Я ему сказала, что мои московские открытия могли бы сослужить Обществу добрую службу.
Суть их в том, что Бэкон восстанавливается в правах как участник создания уникального в истории человечества явления – шекспировского наследия. И таким образом, все важнейшие находки бэконианцев (противостояние Марстона и Холла, исследования загадочной «Геста Грейорум», «Аргениса», «Французской Академии», соображения, касающиеся титульных листов, типографских эмблем и т. д.) займут в академическом шекспироведении почетное место.Во время этой встречи Питер принял меня в Бэконианское общество и подарил вышедшую в 1998 году толстенную книгу «The Bacon Shakespeare Question», автор которой Н.Б.
Кокбурн работал над ней, по-видимому, много лет. Интересно, что в поле его исследования попали не только те произведения шекспировской эпохи, которые переходят из одного труда в другой, но и те, что редко становятся предметом серьезного изучения. Это – анонимная «Геста Грейорум», сатиры Холла и Марстона; он тщательно их исследует, поминает «Аргенис» Джона Барклая, хотя именно эта книга заслуживает особого внимания. Он пристально рассматривает эпитет «потрясающий копьем» и дает несколько примеров лексико-грамматических преобразований, встречаемых в тогдашней литературе. Эта книга бесценный помощник в моих исследованиях, как и книга Джона Мичелла «Кто написал Шекспира». Как все сочинения Франсис Йейтс и, конечно «Remains» Кэмдена. И почти весь Арденский Шекспир, у меня всего несколько книг первой серии, а они представляют собой огромный интерес. Работая с книгами о Шекспире, я обнаружила, что новые сочинения отнюдь не всегда лучшие.
Кокбурн в своей книге приводит три грамматических варианта вездесущего словосочетания. Они взяты из «Королевы Фей» Эдмунда Спенсера. И хотя они никакого отношения к драматургу Шекспиру не имеют, мы все же приведем один из этих примеров: «…And shivering spear in bloody field first shook» (Book 4, Canto 2, stanza 14), остальные в том же духе: переходный глагол плюс существительное – to shake a spear. Примеры свидетельствуют, до какой степени отличалось тогдашнее восприятие псевдонима «Shakespeare» от нынешнего восприятия фамилии Шекспир: в нем в то время всегда слышался отзвук выражения «потрясать копьем», восходящего к Афине Палладе, бряцающей колющим оружием.
В главе «Соперники – претенденты» [403]
уделено особое место пьесе-аллегории «Хистриомастикс» («Актер высечен» – название наверняка не случайно). B ней многозначительно употреблен эпитет «Потрясающий копьем». Пьеса вышла в свет анонимно в 1610 году, автор предположительно Дж. Марстон. У нее есть предшественница, упомянутая Беном Джонсоном в пьесе «Всяк выбит из своего нрава» (1600) в действии 3, сцене 1. И вокруг «Хистриомастикса», как водится, сонм нерешенных проблем. Одна из них – пролог и несколько коротеньких диалогов, предваряющих вставную пьесу «Блудное дитя» в 2 действии. Oни никак с ней не связаны, зато прямо намекают на историю неверности, которая так драматично изложена в «Троиле и Крессиде», а именно на ту сцену, где Троил после первой, добрачной близости дарит возлюбленной в знак верности отстегивающийся рукав, сопровождая подарок словами горячей и преданной любви до конца дней. Напомню, пьеса вышла в 1609 году, за год до опубликования переделанного «Хистриомастикса».