Оправдание Шекспира

Напомню и такое замечание Франсис Йейтс: «В “Образце Христианского общества” (1619) сообщается только, что возглавлял общество некий немецкий князь: “Главою общества является один Германский Князь, муж весьма славный благочестием, ученостью и неподкупностью, у коего под началом имеется двенадцать Соработников, его тайных Советников, каждый из коих отмечен особым даром Божиим». В письме, написанном гораздо позже, в 1642 году, и адресованном принцу Августу, герцогу Брауншвейгскому-Люнебургскому, Андре вроде бы намекает, что принц Август и был тем немецким князем, о котором говорится в “Образце”. Хотелось бы, однако, получить дальнейшие подтверждения в пользу такого отождествления… Двенадцать “соработников” германского князя, возглавлявшего Общество (именно его я прочу на роль прообраза друга Гамлета Горацио – М. Л.), были специалистами в разных областях знания. Но первые трое обладали всеобъемлющими прерогативами: они отвечали за Религию, Добродетель, Науку и Просвещение. Остальные, объединенные в группы по трое, имели следующие специальности: Богослов, Цензор (наблюдавший нравственность), Философ; Политик, Историк, Экономист; Лекарь, Математик, Филолог. “Переведя” все это на язык Откровения, легко обнаружить соответствие между организацией двенадцати соработников и построением розенкрейцерского общества при Христиане Розенкрейце”» [85].

Действительно, очень хотелось бы получить подтверждение связи между Обществом германского герцога Августа Брауншвейгского-Люнебургского и розенкрейцерами. Ведь на титульном листе одного из сочинений Густавуса Селенуса (псевдоним герцога Августа), изданного в начале 1624 года, как мне представляется, аллегорически изложена история сотрудничества Ратленда и Бэкона, объединенных общим псевдонимом «Уильям Шекспир».

Бэкон и Ратленд на нижней картинке связаны шнуром – символом связи членов тайного братства.

Но, конечно, самая важная подробность объяснения Иофиила – оружие Джулиана де Камписа, «копье, которым потрясают». А реакция на нее крупнейшего шекспироведа-ортодокса, который писал комментарий в те годы, когда шекспироведы из страстных копателей, ищущих хоть каких-то документов, подтверждающих занятия Шакспера литературой, превратились в не менее страстных защитников своего героя теперь уже очевидно построенного на песке мифа, была самая простая и неуязвимая – он отмахнулся от джонсонской строки, в которой внезапно возник Потрясающий копьем розенкрейцер.

«Мистер Коэн, – говорит Каннинэм, – однако, уверил меня, что в письме нет ни слова о копье, которым потрясают». Вот и весь комментарий. Это замечание, в сущности, ответ еретикам-бэконианцам, которые, по мнению ортодоксов, к началу нового XX века совсем распоясались: на титульном листе Густавуса Селенуса (герцога Августа Брауншвейгского) узрели Бэкона и Шакспера! Стало быть, у Каннинэма в голове наверняка свербит мысль: фразу «holds out the brandished blade» пишет Бен Джонсон, который за три с половиной года перед тем в хвалебную оду, предпосланную Первому Фолио, «Памяти любимого мной автора, мра (мастера или мейстера) Уильяма Шекспира» вставляет такие строки: In each of which (lines) he seems to shake a Lance,

As brandished at the eyes of Ignorance.

Перевод:

Ив каждой (строке) потрясает он копьем, Тряся им пред Невежества очами.

«To shake a Lance, as brandished at the eyes of Ignorance» 1623 года и «holds out the brandished blade» в маске 1627 года – не об одном и том же человеке ведет речь Бен Джонсон? Ведь и главная цель Братства розенкрейцеров – победить невежество. То же устремление красной нитью проходит через всю жизнь Бэкона. Время было переломное: Новому знанию, которое мощно завоевывало позиции, мешали христианские псевдонаучные догмы.

Строки из оды – еще и аллюзия на Афину Палладу, Потрясающую копьем, как она виделась в конце XVI века, когда борьба за восстановление наук, по мнению лучших умов эпохи, стала главной исторической задачей. Сохранилась замечательная картина Бартоломеуса Спрангера «Минерва, побеждающая невежество» (ок. 1595 года). На ней Минерва изображена, как и должно быть, с копьем. Тогда эта картина висела в пражском дворце императора Рудольфа II – гуманистическом и научном центре Европы.

Исследуя исторический материал, нельзя упускать из виду и лингвистическую сторону. Английские слова имеют более широкую сферу употребления – так, английское слова «sword», которое мы привыкли переводить как «меч», употреблялось и в значении копья, то есть колющего наконечника, насаженного на древко. И «blade» в маске «Счастливые острова» не меч, а копье. Комментатор открещивается от слов «the brandished blade», равнозначных «а brandished lance» – «потрясаемое копье». В них слышится то же бряцание, что и в фамилии автора Первого Фолио, которая стоит на титуле.