Определенно голодна

В общем, в конце июня две тысячи девятого года Джил, бывший издатель и генеральный директор одного из самых известных кулинарных СМИ, а ныне пенсионер, и я, бывший ответственный редактор и автор этого журнала, а ныне свободный писатель, взошли на борт его яхты, чтобы пройтись под парусом по заливу Гардинер от северной оконечности Лонг-Айленда до южной. У Джила был собственный дом на одном из мелких островов архипелага — просторная вилла из белого дерева в минималистическом стиле, с прямыми углами и чистыми линиями. Она уже много лет принадлежала его семье и источала густой аромат старых денег. Там же, на верфи острова, Джил держал и свою парусную яхту «Охотник» на сорок пять кубов, крейсер из стекла и пластика, единственная любовь всей его жизни. Управляя им, Джил сиял, как после хорошего секса.

К тому же судно было превосходно оборудовано, на камбузе стояла газовая плита с тремя конфорками и чудесной духовкой. Я привезла с собой все необходимое для нашего прекрасного обеда: холодный белый гаспаччо (в июне не бывает хороших томатов), фритата с колбасой из кролика, картофелем и свежей зеленью, салат из спелой дыни, руколы и мяты и совершенно замечательный лимонный пирог с инжиром. Выглядит он довольно затейливо, начинкой наружу, но готовить его легче легкого. Все продукты были в состоянии полуфабрикатов, специально чтобы довести их до готовности на этой славной кухоньке — так жаль, что я ее потеряла. К обеду я захватила бутылку хорошего просекко, а к десерту — фляжку «Поли Миль», ликера из граппы на меде и травах.

День был прекрасным, точно детский рисунок, море спокойным. Мы с Джилом обедали, наслаждаясь легким бризом, который ритмично надувал паруса. Еда была восхитительной. Мы почти не разговаривали, только подставляли солнцу свои плечи и смаковали вкус и текстуру каждого блюда: маслянистого прохладного гаспаччо, тяжелой ароматной фритаты, хрусткого салата и нежного лимонного пирога. Есть блюда, которые, несмотря на простоту, похожи на настоящее произведение искусства — и лимонный пирог одно из них. Сама природа подарила нам такой прекрасный день, Джил включил все свое мастерство, чтобы устроить нам такую прогулку, я же приготовила великолепный обед.

Осталось только дождаться, когда Джил начнет задыхаться от анафилактического шока, чтобы отрезать ему язык и столкнуть за борт.

11 Язык с оливками

«Поцелуй — это начало каннибализма», — написал французский философ Жорж Батай. Или это написал не он? Я не читала его «Эротизм. Смерть и чувственность», откуда, должно быть, эта фраза, но, возможно, еще прочитаю. Его труд кажется мне весьма интересным, только я не уверена, что он пройдет тюремную цензуру. Скорее всего, увидев название, ее изымут (хотя позволяют просачиваться сюда всякой дряни). Здесь нам разрешено иметь до двадцати пяти собственных книг, которые потом расползаются по рукам. Но, по правде говоря, у тюремных обитателей отвратительный литературный вкус. Здесь любят «Пятьдесят оттенков серого» и романы Даниэлы Стил. Вы не поверите, но даже «Майн кампф». Все книги Стивена Кинга. Дневник Анны Франк, которая знает, каково это — жить среди людей, которых ненавидишь, так что неудивительно, что эта книга пользуется спросом. Что любопытно, тут любят даже Фланнери О’Коннор и Сильвию Плат — а какому преступнику не понравится мелодраматическое изображение его отрочества. Если что-то и отличает пенитенциарное заведение, так это задержка в развитии его обитателей.

Вот что я заметила, работая в тюремной библиотеке: заключенные любят книги из разряда «помоги себе сам». Они цепляются за религиозный нарратив, как крысы за обломки тонущего корабля. Очень любят судить о книге по обложке, а если им не понравится автор на фото, то и вовсе могут отказаться читать ее. Их легко купить просто названием. Большинство страшно разочаровываются Моэмом, открывая «Бремя страстей человеческих», — лишь единицы дочитывают его до конца.

Заключенные по большей части предпочитают книги, которые их утешают, и в этом они ничуть не отличаются от остального свободного человечества. Консерваторы здесь точно так же смотрят новости на одном телеканале, а либералы — на другом, в полном соответствии с их убеждениями. Я здесь не беру в расчет их приговоры — они все невиновны. Все, кроме меня. Больше нигде нет такого количества невиновных, как в тюрьме. Они застряли тут со своими апелляциями и ходят по кругу, сжимая в руках папки с документами по делу, закутанные в самообман, как в пузырчатую пленку, и считают, будто уже вот-вот наконец освободятся. Почти все они заблуждаются. Я же безмятежно принимаю свою судьбу. Бесконечно виновная женщина, которую невозможно оправдать и которая прекрасно спит по ночам.

— Это инжир? — спросил Джил, разглядывая кусочек лимонного пирога на своей тарелке.

— Конечно, нет, милый, — ответила я. — Это айва.