Определенно голодна

Разговаривая по телефону, Эмма рисовала, оттачивая свое мастерство. Делала наброски и писала картины, умудрялась, не выходя за пределы квартиры, заводить любовников, которые приносили ей все необходимое. Обладая аппетитом воздушной гимнастки, Эмма почти ничего не ела. Ее крошечная двухкомнатная квартира, аренда которой почти ничего не стоила, располагалась над китайским рестораном, поэтому она просыпалась по утрам, рисовала, говорила по телефону, трахалась со своими любовниками, с мужчинами и женщинами, всегда в сопровождении ароматов то жареной свинины, то курицы в кисло-сладком соусе, то яичных рулетиков. Видимо, благодаря этому она и не ела. Ко всему прочему, она никуда не выходила, а это существенно снижало расходы.

За несколько лет у Эммы набралось достаточно работ, чтобы устроить персональную выставку в небольшой галерее в том самом Бэк-Бэе, где она когда-то работала. Подняв все свои старые связи, Эмма нашла дилера, который пришел к ней домой, посмотрел ее картины и тут же влюбился в серию автопортретов под названием «Ювенальный разврат». На каждой из работ она предстает в образе одной из главных героинь известных детских книжек: Эмма-Дороти из Канзаса, Эмма-Лорекс Доктора Сьюза, Эмма-Алиса с ворчливым фламинго на руках, Эмма-медвежонок, который обнаружил незнакомую девочку в своей кроватке. Каждая из картин была выполнена в безупречной стилистике оригинала, себя же Эмма изображала на них уже взрослой женщиной с изысканной гримасой на лице, в которой однозначно читался оргазм.

То были времена экономического бума первого срока президентства Клинтона, так что жизнерадостные провокации Эммы продавались по цене акций технологических компаний. У некоторых людей появилось так много денег, что они уже не стеснялись их тратить. Эмма со всех сторон выиграла: экономический бум случился благодаря технологическому взрыву, который принес ей мешки денег, с одной стороны, и модем с интернетом — с другой. Всемирная паутина сделала жизнь Эммы, страдающей агорафобией, в разы проще. С каждым годом появлялось все больше скороспелых изобретений, новых видов человеческого существования и его отражений в жизни общества, все это только увеличивало вероятность того, что Эмма больше никогда не выйдет за пределы своей квартиры и не будет ни с кем общаться вживую.

Примерно тогда президент Клинтон и нашел применение влагалищу Моники Левински (ну а кто не прокручивал подобный сценарий на темном экране своего воображения: учтиво и как бы между делом лидер свободного мира еще в Арканзасе раздвинул пухлые коленочки глупо хихикающей Моники своей белесой сигарой, после чего они сообща затаились, чтобы не выдать этой порочной шалости), Эмма через интернет отыскала безопасный лофт в самом модном нью-йоркском районе под названием Адская Кухня. Я, конечно, могу ошибаться, но до появления в суде для дачи показаний на моем процессе в последний раз она выбиралась на улицу в тысяча девятьсот девяносто седьмом году, как раз во время переезда. Когда однажды загорелась квартира этажом выше, Эмма через окно выбралась на пожарную лестницу и, закурив, посторонилась, чтобы дать дорогу пожарным. Все, что она могла сделать в этом пугающем, странном мире, простирающемся за стенами ее квартиры.

Счастливо укрывшись в своей квартире, Эмма продолжала вести жизнь современной Эмили Дикинсон. Эту поэтессу принято считать отшельницей, каковой она совсем не была. Скорее она напоминала паука, прекрасного манипулятора, который, используя свою агорафобию, очаровывает людей. По мере того, как ее слава росла, к ней приходили, чтобы послушать, как она читает свои стихи. Дикинсон замогильным голосом декламировала, не покидая своей комнаты на верхнем этаже дома в Нортгемптоне. Шло время, Дикинсон все так же носила исключительно белое, писала оргаистические оды, посвященные смерти, и постепенно становилась все более бестелесной — чистый голос, призрачное присутствие, которые так привлекали живых людей во плоти, готовых распластаться у ее ног. Так и Эмма — она заставляла всех приходить к ней в студию и принимала поклонение.