Определенно голодна

Я заметила, как неловко чувствует себя Хлоя и какое запустение царит в офисе нашего журнала, столы, за которыми никого нет, покрыты пылью. Страх пробежал ознобом по моему телу от промежности до самого сердца.

— Дороти, мне ужасно жаль, но «Еда и напитки» меняет свою модель. У нас больше нет возможности выводить твое имя в заголовки.

Мне потребовалось всего лишь мгновение, чтобы понять, о чем она говорит. Я сразу представила главную колонку журнала, его белую бумагу, черные чернила, шрифт с засечками, точно следами от жучиных лапок, верстку и тяжелый, точно викторианские похороны, заголовок. Но что именно она имела в виду, говоря про мое имя в нем? Вероятно, в моем взгляде читался этот вопрос.

— Мы расторгаем наш с тобой контракт, — сказала Хлоя. — В индустрии вообще все изменилось, так что наш журнал просто не может позволить себе оплачивать работу таких авторов, как ты.

— Как я.

— Как ты. Вообще всех наших топовых авторов.

— Хлоя, я работаю в «Еде и напитках» уже одиннадцать лет.

Она вздохнула:

— Твой вклад в журнал, Дороти, бесценен, мы это понимаем.

— Я выиграла для журнала гребаную премию Джеймса Бирда, Хлоя.

Она моргнула и снова принялась теребить свое обручальное кольцо.

— Мне очень жаль, Дороти, но мы решили направить «Еду и напитки» в новое русло.

— Ты серьезно?

Хлоя снова вздохнула.

— Весь журнальный бизнес изменился. И мы должны измениться вместе с ним. Короткие материалы, побольше фоток и видео. Ничего личного.

— Хлоя, тогда наш журнал превратится в обыкновенную подборку рецептов печенья и салатиков от выпускников лучших колледжей страны, которые будут обсуждать здесь Гордона Рамзи и эффект Момофуку.

Хлоя взглянула на свой стол, нашарила там темно-красную папку и подтолкнула ее ко мне, теряя самообладание.

— Вот тут твое выходное пособие, — проговорила она. — Весьма щедрое, надо сказать.

— Да иди ты, Хлоя, — ответила я.

Хлоя посмотрела на меня, приподняв бровь, плечи ее поникли.

— Ты устоишь, Дороти, я уверена.

Я схватила папку, развернулась и вышла за дверь. Это был самый унизительный момент в моей жизни, не считая ареста.

Обычно я сама бросала работу, но никто никогда меня не увольнял. Любой фрилансер знает, что рабочие отношения могут иссякнуть сами собой, и тогда обе стороны молчаливо соглашаются с тем, что совместная работа закончилась и больше не стоит ничьих усилий. Я могла подавать какие-то заявки, меня могли не принимать как автора — это нормально. Когда-то мне не удалось пристроить ни в одно издательство свою первую рукопись об истории кофе — тогда она была плохо продумана (можно вернуться к ней сейчас, но, находясь в тюрьме, сложно найти хорошего фотографа, который согласится работать со мной в этих условиях). Однако никто и никогда меня не увольнял.

С таким сложно смириться и обычному человеку, для меня же это оказалось совершенно невыносимым. Я как будто сошла с ума. Неделю я сидела дома, пекла банановый хлеб и бутылку за бутылкой доставала вино из своего винного шкафа. Неделю я не вылезала из пижамы. Если я не пекла банановый хлеб, значит, переносила со стола в кровать свежую буханку, бутылку вина и блокнот. Я писала списки дел, планы, какие-то заметки о том, как превратить этот лимон в лимонад. Идея уволить Хлою очень нравилась мне, но этого было мало. Мне хотелось увидеть, как сам журнал прогорит к чертям. Я перебрала все возможные варианты от отказа рекламодателей до расследования налоговой службы и судебного процесса, причем такого, который засунет гребаный журнальчик в труповозку. Но все это так или иначе сводилось к бессмысленному бреду пьяной озлобленной женщины, которая попусту размахивает кулаками от бессилия. Оглядываясь назад, я думаю, что, должно быть, именно так чувствуют себя обычные люди каждый день.

В конце концов именно Эмма, известный агорафоб, помогла мне одеться и выйти из дома. Прочитав о моем увольнении на каком-то кулинарном сайте в разделе сплетен, она тут же позвонила мне:

— Ты лучше них, Долл, так что иди и делай свою чертову работу.

Я ответила ей, что я устарела, превратилась в анахронизм, назвала себя дыркой от бублика в журнальном мире.

— А ты просто цепляй слово за слово и делай, что должно, — перебила она.

Но меня уже прожевал и выплюнул интернет, этот отвратительный, грязный, зловонный монстр с двоичным кодом, который нельзя даже в руках подержать. Это ли не ирония! Моя жизнь кончена.

— Да срать на этот гребаный журнал, иди и пиши, — сказала Эмма. — И кстати, Долл, принеси мне своего бананового хлебушка.

Я обдумала совет Эммы. Моя подруга была права. Эти интриги все равно ни к чему бы не привели, кроме как размазали бы меня по дивану и заставили чувствовать себя ничтожеством. Журнал «Еда и напитки» был слишком крупной рыбой, не мне тягаться с ним. К тому же я все равно лучше. Лучше Хлои Джеймс, лучше этого журнальчика, лучше всей журнальной индустрии, которая выела меня изнутри, высосала из меня все соки, а потом отбросила в сторону.