Определенно голодна

Джил никогда не был моим парнем — ни первым, ни вторым, никаким другим. Я думаю, отчасти потому, что наши отношения напоминали скорее игру. Сам Джил тоже выглядел как мальчишка. Светловолосый, румяный мальчиш-плохиш с британскими корнями, как будто сошедший с картин Уильяма Хогарта. У него были васильковые глаза, маленькие зубки, напоминающие зернышки молочной кукурузы, и зачесанные назад золотисто-желтые волосы, в которых с возрастом все больше проявлялись серебряные пряди, точно призраки заморозков на пшеничном поле. Талия Джила указывала на его отменный аппетит и теплый юмор. Не могу сказать, что меня восхищало его тело, определенно, я не грезила о нем холодными одинокими вечерами, но главное — оно было приятным и очень благодарным. Когда я целовала его, Джил стонал от наслаждения, точно собака, которой чешут живот.

Несмотря на весь буржуазный блеск, Джил тщательно скрывал свое распутство. За ним тянулся целый свиток ванильных дамочек, на двух он даже женился и наслаждался с ними ежедневным миссионерским сексом, одобренным «Нью-Йорк таймс» и «Атлантик» (нет ничего более ханжеского, чем скромные либеральные издания). При этом Джил оставался супергероем-извращенцем. Кроткий Кларк Кент при свете дня, ночью он превращался в летучую мышь и начинал жонглировать чужими жизнями, не испытывая ни малейших угрызений совести. Все свои эротические манипуляции он воспринимал с эмоциональностью золотистого ретривера, то есть вообще никак.

Эмма уже давно говорила, что эротическое развитие мужчины останавливается на первой привязанности. Это, по ее утверждению, есть принцип фиксации. Как муха в янтаре или заливной лосось, мужчина цепляется за один конкретный образ, конструкцию или фантазию, мимо которой уже не проходит. У него могут появляться другие интересы, навязчивые идеи или новые фантазии, которыми он украшает свое существование, но от первого увлечения уже никогда не отказывается. Как мой отец, к примеру. Он неровно дышал к французской актрисе Лесли Карон, а все потому, что еще в нежном возрасте увидел ее в фильме «Американец в Париже». Мы, его дети и жена, которая немного походила на Карон, заслышав увертюру к этому мюзиклу из динамиков в его кабинете, мгновенно понимали, что ему грустно. Идеалом женщины у моего отца на всю жизнь оставалась энергичная француженка с чистыми руками и ногами. Моя мать, которую он встретил в семнадцать, воплощала в себе эти качества. Со временем она многое растеряла, но французскость осталась в ней навсегда. Так что, возможно, Эмма совершенно права.

Подозреваю, Джил лет в тринадцать наткнулся на томик «Истории О» французской писательницы Доминик Ори, который буквально бросил его в веселый водоворот разврата. Благодаря этому садомазороманчику Джил навсегда полюбил связывать девочек, а затем заставлять их плакать и кончать. В том же году старший брат обманом затащил Джила в порнокинотеатр под открытым небом где-то на побережье Массачусетса. Вначале спрятал его в багажнике, но как только на экране появились первые кадры известной порнушки «За зеленой дверью», выдвинул сиденье и выпустил наружу ничего не подозревающего Джила, который, точно молодой олень, выпрыгнув прямо в ловушку братова презрения и насмешек его друзей, был вынужден просмотреть весь фильм от первых кадров похищения невинной Глории до жаркой театральной оргии и спасения в самом финале. Джил почти не отличался от актрисы Мэрилин Чемберс, которая играла главную роль: вначале был испуган, затем ошеломлен и в самом конце уже задыхался от восторга.

От разврата Джил плавно перешел к ванили, с добродушной невозмутимостью познавая все разнообразные телесные удовольствия от миссионерского секса до анального. Он был на редкость хорошим парнем, мой дорогой Джил. Таким же хорошим, как мистер Роджерс, телеведущий и пресвитерианский проповедник, как если бы Джил не был проповедником, а мистер Роджерс владел полным набором анальных шариков и БДСМ-фиксаторов из прекрасной английской кожи.

Хороший парень Джил никогда не был у меня единственным. Все то время, пока мы были вместе, я получала удовольствие и с другими парнями. Одни казались светлячками, загорающимися в теплом чреве июльской ночи — на звенящих бокалами коктейльных вечеринках, среди мерцающих огней, голых плеч, нагретой плоти, влажного соленого воздуха. Они обнимали меня, не успев прикоснуться ко мне. Другие напоминали ртутные всполохи наркоманских трипов, лязгающие ружейные затворы, поршни, двигающиеся туда-сюда и стонущие от напряжения. Третьи скользили, точно серебряные опилки, по отелям, мотелям, гостиницам и пансионам, бились крупной дрожью на хрустящих простынях, разрывая их от угла до угла. Немногие, очень немногие оказывались в моей квартире: незнакомый маскулинный аромат лесного гумуса, хлорки и спермы после радушного приема. Со стуком откинутое сиденье унитаза.

Но только один-единственный подержал мое сердце в своих крупных руках. Недолго. Пока от него ничего не осталось.