И, если уж на то пошло, там не было даже моего имени. Я почти тридцать лет была кулинарным критиком, у меня огромный опыт в создании новых личностей буквально на лету. Мои коллеги часто сетовали на то, что им трудно запомнить собственные выдуманные имена, и это правда: нет ничего хуже, чем сделать заказ в ресторане, а потом, стоя возле высокомерного метрдотеля, судорожно вспоминать, на чье имя забронирован столик, потому что оно вылетело из головы, как террин из формы. Такое случилось со мной однажды, поэтому я разработала систему. Я выбирала фильм и смотрела имена героинь и фамилии актрис, которые их играли. Я была Джейн Гиттес, Эвелин Кросс, Норой Кросс, Холли Малрэй и Идой Сейшнс. Я была Филоменой Марлоу, Эйлин Уэйд, Мэри Аугустин и Джоанной Эггенвейлер. Я была Кэт Траммел, Николь Кэрран, Бет Гарнер, Лизой Хоберман и Роксаной Харди. Иногда я ловил взгляд с оттенком узнавания, но только однажды мне задали вопрос. Помню, в каком-то дико шикарном ресторане Трайбеки я представилась Патрисией Франчини.
— Как героиня Джин Сиберг в фильме «На последнем дыхании»? — спросил метрдотель на безупречном французском и вздернул бровь.
Моя мать поцеловала бы эти губы своими, накрашенным помадой от Диор.
— Да, — ответила я.
— И правда.
— Действительно.
Метрдотель уставился на меня, я ответила ему стальным взглядом. Он вздохнул, махнул рукой, взял меню и усадил нашу компанию за самый ужасный стол прямо у дверей на кухню. Еда, однако, была потрясающей, просто превосходной, лучше, чем в любой из моих предыдущих визитов. Очевидно, кто-то разгадал мою уловку и рассказал об этом шеф-повару или управляющему. Я надела парик и очки, но меня все равно узнали. Я усвоила этот урок и больше никогда не заимствовала имена из французских фильмов.
Казимиру я представилась как Диана Селвин. Агент по подбору актеров. Он думал, что я живу в Верхнем Ист-Сайде. Что несчастливо замужем за человеком по имени Хэнк. Короче говоря, я для него была тем, кем не являлась. Он сошел в могилу, уверенный, что я Диана. И это было прекрасно. Это было прекрасно. Это было прекрасно. Диана вонзила ему в горло нож для колки льда, а не я.
От этой мысли я резко вскочила, меня пробил озноб, потом бросило в жар. В спальне царил полумрак. Я была Дианой Селвин только для Казимира. Он звал меня по имени в постели. Дианой, только Дианой и никогда Дороти. Так как же получилось, что детектив Вассерман отыскала меня? Как она связала меня с ним, где я умудрилась так наследить? Что-то, где-то или как-то пошло не так, подул ветерок, занавеска откинулась в сторону, чаша весов опустилась, перчатка исчезла — вот тебе и зацепка. Меня разоблачили, и вот я стою голая перед этой крепкой, мускулистой женщиной-полицейским и даже не представляю, как с меня сорвали одежду.
Это намного хуже, чем я думала сначала.
Я вспоминала обрывки разговора с Эммой, как плохое кино. Я рылась в своей затуманенной памяти, точно в ящике с нижним бельем. И вдруг… Я подумала… Вспомнила… Я же наверняка ей все рассказала. Не все, не все, не о Марко, не об Эндрю, не о Джиле, не о Джованни, не о них, но, возможно, о Казимире… Я складывала обрывки разговора, пока не увидела всю картину. Красное, сырое и неотразимое, как тартар из сердца оленя, мое признание пульсировало, истекая кровью. Я почувствовала, как меня тихонько царапает страх. Это было что-то новенькое. Страх, как когтистая лапа дикого зверя, наступил на мою грудь. Не помню, испытывала ли я когда-нибудь страх до этого момента. Наверное, нет.
Я прокрутила в голове события предыдущей ночи. Возможно, и не было никакого признания. Исповедь нелогична. Я знала себя. Я не из тех, кто чувствует горячую необходимость открываться до конца. Я все держала в себе, высоко и крепко, как молодой кобель свои тестикулы. Я казалась себе эмоциональным драконом, ящерицей с горящей, как огонь, алмазной чешуей и совершенно одинокой в этом мире. Все, что мне было нужно, — это прекрасные виды земли, раскинувшейся подо мной, подобно бесконечной скатерти-самобранке. Я взлетала и падала только для того, чтобы сорвать плоды, когда была голодна. Я видела себя выше, лучше, превосходнее остальных. Я никогда не сбрасывала свои доспехи, чтобы показать миру, как ритмично бьется мое человеческое сердце. Я научилась этому много лет назад.
Я что-то сказала. Я ничего не сказала. Я сказала не знаю что.