Не то чтобы я считала себя виноватой. Я не чувствовала вины за то, что ударила Казимира ножом; не чувствовала вины за то, что выпотрошила Джованни, сбив его «фиатом»; не чувствовала вины за то, что подвесила Марко вверх ногами и перерезала ему горло, как горностаю; не чувствовала вины за то, что Джил задохнулся в анафилактическом шоке; не чувствовала вины за то, что Эндрю наглотался угарного газа (и не чувствовала вины за то, что столкнула Лиама со скалы, или что Ива на удивление своевременно укусила пчела, и за то, что позволила анафилактическому шоку совершить грязную работу за меня уже дважды).
Я обыскала те части своего тела, где должна жить вина, и ничего не нашла, ни шепота, ни писка, ни мерцания, ни трепета, ни малейшего намека на что-то хотя бы отдаленно похожее на них. Я поняла, что лишь несколько вещей заставляли людей раскрывать свои тайны, и на первом месте — чувство вины. Теодор Рейк с его книгой про принуждение к признанию сломался бы об меня. Ни заикания, ни покраснения, никаких зацепок. У меня нет ничего, кроме обнаженной пульсирующей воли самой все рассказать.
Эмма говорила со мной, размахивая банкой для коктейлей, когда хотела подчеркнуть какую-то мысль, которую я упустила. Она явно говорила уже некоторое время.
— Прости, что?
— Я сказала, ты как будто живешь в какой-то полицейской драме.
— Это просто случайность. Не лучшая моя работа, — заметила я.
— Да, — сказала Эмма, — я об этом и беспокоилась. О том, что ты просто потрясающе неоригинальна. — Она посмотрела на меня. — Иди домой, Долл, ты в стельку. — И, рухнув на кровать, обхватила подушку и заснула, тихонько похрапывая.
Я вынула банку у нее из рук, поставила на табуретку и, пошатываясь, вышла в ночь.
15
Креветки
На следующее утро после этой пьяной бурной ночи с Эммой я проснулась с мигренью и жгучей, невыносимой потребностью сделать что-нибудь, что угодно, желательно жестокое. Воспоминания о вчерашнем вечере взрывались петардами, обрывки разговора с детективом Вассерман терзали меня. Меня тошнило, я лежала на кровати в темноте, надвинув на глаза малиновую бархатную маску для сна, меня бросало то в жар, то в холод, кожа покрывалась липким потом, который сменял озноб. Каждые сорок пять минут я бегала в ванную, и меня рвало, сначала чем-то по-праздничному ярко-лиловым, потом прозрачным и кислым, потом ничем. У меня сводило желудок, от судорог в голову где-то за левым глазом как будто вонзался раскаленный железный прут. Мне хотелось вытащить свой мозг через глазницы с помощью крючка для вязания.
Что делать. Что делать. Неугомонная детектив Вассерман явно что-то имела против меня, но что? Я снова и снова прокручивала события тех октябрьских выходных, как будто моя память была свитком, который я перечитывала бесконечно. У меня не было ничего, кроме воспоминаний, ничего, кроме следов, развеянных по ветру, сожженных в чьем-то доме. Я лежала в постели и шаг за шагом обдумывала события на Файер-Айленде, начиная с того момента, как предложила Казимиру поехать со мной за город, с покупки продуктов до приготовления конфи, со встречи Казимира в сумерках у причала до того, как мы сцепились телами, как я вонзила нож для колки льда в его яремную впадину, до моего возвращения в Данвуд. Начиная с приглашения и заканчивая пожаром, я рылась в памяти и видела, что она чиста, точно обглоданная кость.
Даже если на причале и стояли видеокамеры, у меня имелась законная причина отправиться на пароме в Данвуд. У моих друзей Рона и Пола действительно был дом, я действительно получила приглашение погостить там, и они действительно дали мне ключи. Может, Казимир сказал кому-то, что встречается со мной, но я никогда не давала ему свой постоянный номер мобильника. У меня всегда был один телефон для бизнеса и друзей — Эммы, семьи, издателей — и другой, секретный, только для развлечений. Когда я хотела бросить человека, я просто выкидывала телефон и покупала новый. Это было так легко и просто, как смыть презерватив. Я не оставляла следов. Если отношения затягивались, я просто покупала еще один мобильник и давала свой номер. В наши дни телефон — все равно что отпечатки пальцев, пищевая аллергия, талисман — отовсюду приведет к вам. Никто с этим не поспорит.
Конечно, я была осторожна. Я оставила свой обычный мобильник в доме в Данвуде, когда пошла на встречу с Казимиром. Я не брала его с собой, когда искала подходящий дом в том поселке. Но позаботилась, чтобы он служил доказательством того, что я была в Данвуде, в доме моих друзей Рона и Пола, тихий и довольный, как моллюск, никак не связанный с моим реальным местонахождением. Так что же все-таки связало Казимира со мной в голове этой кровавой гончей детектива Вассерман?