Опричнина

На площади был сооружен бревенчатый помост и разведен костер, над которым в огромном котле кипела вода. На место казни Иван IV явился в полном вооружении, со всей опричной свитой и под охраной 1500 стрельцов. Сюда же привели 300 осужденных, подвергнутых уже до этого нечеловеческим пыткам. С ужасом следили жители столицы за происходившим перед их глазами. Сначала царь объявил свою монаршую «милость» — 184 человека из числа осужденных были отпущены на свободу. Зато всех остальных ждала лютая казнь[2218]. Сначала дьяк Василий ГЦелкалов перечислил всех осужденных на смерть. Первым среди них был назван И.М. Висковатый. Ему вменялись в вину изменническая переписка с польским королем[2219] и предательские сношения с турецким султаном[2220] и крымским ханом[2221]. Глава Посольского приказа держался стойко, решительно отрицая свою виновность. Тогда началась изощренная казнь: Висковатого приказано было «по суставам резати». Один за другим приближенные царя отрезали какую-либо часть его тела[2222]. Вторым погиб казначей Никита Фуников, несмотря на то, что он, так же как и Висковатый, заявил о своей безвинности (его умертвили, обварив кипятком)[2223]. Повар, который в свое время по приказу царя отравил его двоюродного брата, теперь был казнен якобы за то, что он собирался по наущению Владимира Старицкого «извести» Ивана Грозного. Дьяку Разбойного приказа Григорию Шапкину, как и его жене и двум сыновьям, головы рубил опричник Василий Темкин, дьяку Большого прихода И. Булгакову и его жене — земский боярин И.П. Яковля. Казнены были также дьяк Поместного приказа Василий Степанов и многие другие приказные люди и дети боярские. Кроме упоминавшихся дьяков тогда же погибли встречающиеся в синодиках Кузьма Румянцев[2224], Андрей Безносов[2225], Второй Бунков, Андрей Батанов, Рахман Житкого[2226], Василий Захаров, Юрий Сидоров и др.[2227] Возможно, в июле 1570 г. погиб Иван Григорьевич Выродков, которого Штаден считает главой Разрядного приказа[2228]. Они были привязаны к барьеру, и царь вместе со своими сыновьями собственноручно убивали их, нанося удары пиками и саблями. «У многих приказал он вырезать из живой кожи ремни, а с других совсем снять кожу и каждому своему придворному определил он, когда тот должен умереть, и для каждого назначил различный род смерти»[2229]. 27 июля казнено было еще 9 детей боярских и 80 жен и детей новгородцев, погибших за три дня до этого[2230].

Примерно в то же время был пострижен в монахи опричный боярин И.Я. Чеботов. Опала постигла его, вероятно, в связи с близостью к старицкому дому: его родственница Марфа Жулебина была боярыней княгини Ефросиньи и казнена вместе с нею[2231].

Все эти казни и опалы для москвичей явились полной неожиданностью. Еще недавно погибшие приказные люди были всесильными правителями. Только 12 июля от имени печатника И.М. Висковатого и бояр посылалась грамота польско-литовским послам о полоцких рубежах[2232]. 24 июня он вел переговоры с Яном Кротовским[2233]. За два дня до этого на очередной встрече с представителями Речи Посполитой кроме Висковатого присутствовал и дьяк Василий Степанов[2234]. Фуников, Висковатый и Васильев вели в начале июня переговоры со шведскими послами[2235]. Апрелем 1570 г. датируются последние грамоты, подписанные Василием Степановым и Иваном Булгаковым[2236].

Московскую трагедию лета 1570 г. помнило не одно поколение русских людей. В летописях, исторических песнях и повестях слышатся отзвуки страшных событий, происшедших на Поганой луже[2237]. Д.Н. Альшиц нашел небольшую повесть о казни торгового человека Харитона Белоулина «на пожаре» в Москве, когда было «уготовлено 300 плах»[2238]. Повесть, конечно, фольклорного происхождения. Возникла она не ранее начала XVII в. и содержит много анахронизмов. Казнь в ней датируется 1574 г. и связывается с гибелью царевича Ивана Ивановича; ее место названо ошибочно. Но сама обстановка казней 1570 г. передана в повести очень выразительно.