Опрокинутый жертвенник

Вернувшись по тесным улочкам к гостинице Симонида, Элпидий нашел учителя в уличной таверне. Двор ее с двух сторон загораживали портики с увитыми лозой колоннами, а с третьей стояла глухая стена с фреской посредине и сиротливыми кариатидами по краям. С фрески на ученика теурга смотрел улыбающийся Дионис, сидящий на троне и окруженный хмельной свитой. Бог винодельцев в алом плаще, оголив плечо и сдвинув на ухо венок, протягивал Элпидию чашу с вином, как будто приглашая его на пир. К чаше Диониса тянули пухлые ручки маленькие козлоногие сатиры, а менады, как строгие няньки, удерживали их за вздувшиеся от вина животы.

В одном из портиков, среди плюща и винограда, будто в гроте, на ложах лицами к Ямвлиху возлежали ученики теурга.

– А вот и наш юный Элпидий, – Сопатр махнул ему рукой из этого грота и подвинулся, освободив место для него рядом с магистром. На круглом столике, поставленном между двумя длинными ложами, стояло плетеное блюдо со сладкими гадарскими лепешками, посыпанными кунжутом, козий сыр и кратер с вином. Взглянув на лица учеников, Элпидий понял, что он уже пуст как минимум наполовину. Завтрак философов показался ему постным, но рядом с Евфрасием лежала куча куриных костей, и он выковыривал мизинцем остатки мяса из редких зубов.

– Наш Элпидий совсем как жаворонок – вспорхнул с первыми лучами солнца и, наверное, уже облетел всю Гадару, – сказал добродушно сытый Евфрасий.

– Масло здесь гораздо дешевле, чем в Антиохии. Я за него не отдал и трех монет, – нашелся что ответить юноша, впервые оказавшись на трапезе так близко к учителю.

– Тебе что-нибудь еще заказать? – кивнул Ямвлих на стол.

– Нет, учитель. Достаточно кусочка сыра и глотка вина. Обычно я вообще не завтракаю.

– И напрасно. В твои годы я по утрам готов был съесть быка.

– Но, однако, сейчас, учитель, ты ешь мало и от этого ничуть не теряешь.

– Когда ты вверил свое тело божественным силам, тебя уже не волнует, как оно выглядит.

– Киников тоже не волнует, как они выглядят, – парировал Элпидий.

При упоминании киников ученики Ямвлиха заворчали.

– Ошибаешься мой юный друг, – Ямвлих добродушно усмехнулся, – киников как раз и волнует, как они выглядят. Глядя на эти косматые бороды и лохмотья, я замечаю не нищету, а только тщеславие. Еще Сократ это подметил, когда сказал Антисфену, что сквозь дыры плаща он видит его тщеславие. Посмотрел бы ты на киников, которые и сегодня никому не дают прохода на улицах Афин. Все они ходят в новых плащах и новых сандалиях, но, чтобы казаться философами, готовы разрывать свои одежды в клочья и облеплять сандалии грязью. Они раболепствуют перед властителями, бессовестно льстят им и дарят свои бестолковые книги. Шествуют всюду перед ними со своим дубьем, словно отряд охраны, и бьют горожан, как скот. Но, впрочем, хватит о киниках. Не будем портить завтрак нашим друзьям. – Ямвлих обвел взглядом учеников, – хотя, похоже, что Сопатру мы завтрак уже испортили.

Сопатр поморщился:

– Мне завтрак испортил повар Симонида еще вчера вечером, когда приготовил мясо на прогорклом масле. У меня после того, как я отведал его стряпни, такая изжога – будто в желудке разожгли жаровню.

Элпидий засуетился было у стола, но Ямвлих удержал его:

– Не надо так спешить, мой юный друг. У нас есть еще время поговорить о родах масла в лавках Гадары.

Все философы заулыбались, поняв шутку учителя. Ямвлих разбирался более в высших родах запредельных сущностей, чем в каких-либо родах масла. Теург глотнул из чаши, разгладил жесткую бороду и с прищуром глянул на Элпидия:

– Так что ты успел узнать о Гадаре, пока мы оставались здесь?

– Прежде всего, имя.

Ученики теурга одобрительно закивали.

– Похвально. Ты хорошо запомнил, что я тебе говорил о значении имени. А еще что?

– Город во всем наполнен противоречиями. Красные колонны стоят рядом со зданиями из небеленого черного базальта, дорогие таверны – он кинул взгляд на улыбающегося Диониса на фреске, – с лачугами, крытыми соломой. Везде суета и нервозность, как и в Антиохии. Видно, что новые налоги, вроде хрисаргира, добрались и сюда.

– Ну кто-то же должен, друг Элпидий, платить за воссоединение Империи под знаменами Константина, – сказал с улыбкой Евстафий. – К тому же, у маленькой дочки императора, несмотря на ее нежный возраст, огромный аппетит. Знаете, какие первые слова она произнесла? Нет?

Евстафий, как опытный палач, дал ученикам теурга время помучаться в догадках и рубанул:

– Дай золотой!

– Вот как дети чеканят новые слова, – сказал с улыбкой Сопатр.

– То-то будет кому-то золотая жена! – добавил Феодор.

Философы расхохотались.

Ямвлих движением руки прервал веселую перепалку учеников, забывших об осмотрительности, и встал с ложа. Это означало, что затянувшийся завтрак окончен и пора идти к горячим источникам.