Опрокинутый жертвенник

Засыпая, Элпидий вообразил себя триумфатором, въезжающим в Рим через арку Константина навстречу ликующей толпе. В легкой шелковой тунике, опоясанный парчовым поясом с вытканными на нем магическими заклинаниями, в небрежно наброшенном на плечо пурпурном плаще, он стоял в колеснице, запряженной четверкой оленей. Олени цеплялись рогами и дико косили большие, будто подведенные глаза. На голове Элпидия сиял золотой венок, в руках он держал свиток с диалогами Платона и хрустальный модий бога Сераписа, полный свежих лепестков роз.

Его тонкие пальцы блистали перстнями, на запястьях отливали золотом и серебром изящные браслеты. Колесницей, украшенной широкими гирляндами из алых и белых роз, управлял сам Великий магистр, одетый в свои магические одежды. Теург озорно посматривал по сторонам, размахивал серебряным бичом, и кричал по-молодецки:

– Эвоэ! Эвоэ!

За колесницей Элпидия шествовали все маги и философы Востока и Запада. Самодовольные грамматики и софисты, выхоленные риторы с брезгливо поджатыми губами, киники в нарочно разодранных плащах, размахивающие, как дубинами, суковатыми палками. Шли среди них и изнеженные адепты Бела и Митры, хранители тайн Сераписа, и несшие изображения священных животных смуглые жрецы Нильской долины с белыми повязками на головах и с амулетами на черепашьих шеях. Семенили персидские маги в желто-черных полосатых одеждах и плоских тиарах, халдейские мудрецы, белые, как снег Антиливана, иерофанты, понтифики в тогах с красным подбоем, тщательно уложенных на их больших животах, и первые римские авгуры в своих просторных одеждах, с жезлами и священными предметами из храма Весты. Далее, за золотой колесницей с бубнами, тарелками, флейтами и треугольными арфами ритмично двигались девушки, одетые в прозрачные розовые пеплосы. Они, радостные, танцевали, выставляя всем напоказ свои точеные ножки, и, как наяды, распевали гимны в честь триумфа Элпидия. С гепардами и молодыми львами на цепях, опоясанные шкурами, проходили суровые мускулистые эфиопы. Дикие кошки утробно рычали, обнажая клыки, и рвались в толпу, но эфиопы били их по бокам посохами и так же, как и звери, показывали свои крепкие белые зубы.

Следом за эфиопами, ударяя мечами и копьями в щиты, в блестящих рельефных доспехах с пышными султанами на шлемах пылила преторианская гвардия. Под играющими на солнце штандартами легионов двигались строгими рядами щитоносцы. Мягко ступали рыжие галльские лучники, ехали стремительные, как ветер, верховые с дротиками. Сотрясались грузно тяжелые кавалергарды с длинными устремленными в небо пиками, все с головы до ног в чешуйчатой кольчуге – как будто это плыли диковинные рыбы с человечьими лицами. На вылощенных лошадях в одних набедренных повязках гарцевали африканцы. Змеились пестрой лентой разноплеменные союзники, среди которых злобно зыркали сарацины с обнаженными кривыми саблями, сверкали белками темные как ночь мавры, укутанные в белые одежды, служившие одновременно попонами их лошадям. Несли свою преданность вслед Элпидию и гордые армяне в островерхих шлемах, и персы с тонкими тараканьими усиками, вооруженные, как гладиаторы, короткими мечами. Над круглыми щитами плыли длинным апельсиновым облаком крашеные головы варваров-германцев, и на медлительных верблюдах ехали полуголые, покрытые до бедер пестрыми плащами бедуины.

Замыкало триумф Элпидия мычащее стадо быков, которых приготовили для торжественной жертвы. Рога их украшали разноцветные ленты, а бока лоснились от благоухающих эссенций. Жертвенное стадо гнали веселые пастухи и кричали что-то по-сирийски. Загорелые, в козьих шкурах, с полупустыми винными мехами, они проследовали в пыли, как призраки и исчезли за триумфальной аркой. Сзади жертвенных быков подгонял пастушок, почти ровесник Элпидия. Ученик теурга увидел, как у него развязался ремешок на сандалии, юноша присел его завязать и вдруг растерянно посмотрел в сторону. Убирая волосы с пыльного лба, пастушок подался вперед и, когда в невероятном удивлении он наклонился почти к самому лицу спящего, – Элпидий проснулся.

Ученик теурга открыл глаза и прислушался. Поверх сопения и храпа, доносившихся из соседних комнат, где-то в глубине сада звенел-заливался самозабвенный сверчок. Зябко тянуло предутренней свежестью. Элпидий накинул на плечи одеяло и вышел в сад. Огромное звездное небо, подпертое с четырех сторон крытой колоннадой, уже немного поблекшее на востоке, всей своей глубиной нависало над ним. Пегас в стремительном беге распластал свои крылья, Рыбы уплывали в светлеющую бездну, Юпитер подпер половинку Луны, и она светила невыразимо ярко в глубокие глаза юного ученика теурга.

– Что, не спится?

Элпидий не сразу разглядел Евтиха. Он что-то делал у большого белого камня, лежащего посредине сада.

Юноша посмотрел снова задумчиво в небо:

– Скажи, Евтих, правда, что тот, кого выбирают боги, живет долго? Вот наш учитель, ему уже скоро семьдесят.