Опровержение

— Это уж какие кому по наследству достались, — утешила меня Зинка. — Гены.

— А уважение и любовь коллектива? — кричала я во весь голос.

— Мы же тебя любим, — пожала плечами Люда.

— О любви не говорят, о ней все сказано, — эхом отозвалась Варвара. — Точка.

— Да не о том же я, строго говоря! — почти уже плачу я. — Я же совсем о другом! Как же я теперь в глаза всем посмотрю? Чем же я от других-то отличаюсь?.. Меня же все на комбинате как облупленную знают! Убиться можно!

— Убиваются исключительно от любви, — печально сказала Варька. — Статистика. Девяносто процентов — на любовной почве.

Тут я кинулась к шкафу, сорвала с палки плечики с платьем моим выходным, в мелкий цветочек, юбка вся плиссированная.

— А я опровержение даю! — кричу им. — Факты не подтвердились!

— Это как — опровержение? — удивилась Людка. — Тебя же, наоборот, расхвалили до небес!..

Плиссировка мне мятой показалась, я бросилась ее гладить, утюг у нас электрический, мигом нагревается.

— То-то и оно! — наглаживаю я с остервенением плиссировку. — Про всех в газете писать — бумаги не напасешься!..

— Действительно! — вдруг взволновалась Зинка. — Волю им дали, прессе! В личную жизнь мешаться!..

— Все-таки… — задумалась с сомнением Людка. — А что ты им скажешь? — поинтересовалась она.

— Я им скажу! — пригрозила я. — Я им такой вариант скажу!..

— Чего они не слыхали? — махнула рукой Зинка. — Их ничем не удивишь!..

— Ничего, за словом в карман Семен у нас не полезет, — подбадривает меня Людка.

А я молчу. Глажу себе юбку без памяти.

— Надо же!.. — вдруг удивилась Зинка. — Ругают человека — он не согласен. Хвалят — опять не соглашается. И чего ему, человеку от человека, надо?..

И вдруг Варьку будто взрывом каким с койки приподняло, вскочила во весь рост и прямо молнии у нее из глаз сыплются!

— Любви ему надо! — завопила она не своим, каким-то вдохновенным голосом. — Человеку любви надо!

— Ты что, подруга, белены объелась? — перепугалась Люда. — Прямо даже сердце вздрогнуло!

— Сердце! — распалилась еще больше от ее слов Варька. — Именно сердце чтоб разорваться могло! Вот до какой степени!..

— Это она про Мишку-киномеханика, — спокойно прокомментировала Зинаида. — А я думала, у нее это уже пройденный этап.

— И вовсе это она про Жорку из красильного. Жорка, да? — поинтересовалась Людмила.

— При чем тут Жорка, Мишка? — оборвала ее Варвара. — Я же не конкретно! Я же о любви вообще! О той, которая с большой буквы! — И таким она голосом глубоким это сказала, что у меня даже мурашки по коже забегали.

— Какой еще тебе любви? — отмахнулась от нее Людка.

— Такой, чтоб как у Анны Карениной, хотя бы… чтоб под поезд не глядя броситься!..

— Теперь таких психов больше нету! — засмеялась Людка.

— Ты так считаешь?.. — вскинула та на нее глаза. — Ты в этом уверена?..

— Мне бы твои заботы! — возмутилась я. — Мне бы ваши заботы, девчонки!..

— Да что ты наглаживаешь изо всех сил? — вдруг встрепенулась Люда. — Утюг-то не включенный!..

И тут только я и заметила, что и на самом деле утюг забыла включить, да как шарахну от обиды утюг на стол, как кину одеяло вместе с выходным своим платьем на койку!

— Не во Дворец бракосочетаний! — кричу от досады на себя. — Не Восьмое марта! Так пойду! В своем виде! Пусть убедятся!

И уже совсем дверь распахнула, как вспомнила неожиданно:

— Да, я же про Алькин заказ совсем позабыла!.. А уж ваши в холодильник — вы сами!

Опорожнила второпях свою сумку с покупками и тут обнаружила на дне — совсем я о нем забыла, надо же! — Вадькин пистолет.

— Девочки, — говорю совсем уже на ходу, — тут Вадька Максимов забежит, вы ему эту штуку отдайте, ладно? — и кидаю пистолет этот самый на стол, на самую серединку.

— Это чего? — охнула и привстала с койки Зинка. — Откуда это?

Людмила и вовсе глаза вытаращила:

— Он что, стреляет?!

— Очень даже просто, — говорю с порога, — как шарахнет!.. — и прикрываю за собой дверь.

4

На втором этаже в коридоре была полная тишина: кто в утренней смене — давно ушел, кто с ночной — давно спит уже, третий сон видит, — вот почему я сразу услыхала из-за Алькиной двери голос нашего коменданта Таисии Петровны, а голос у нее такой, что от него, строго говоря, за версту несет железной дисциплиной.

— Малышева! — говорит за дверью Таисия Петровна. — Есть порядок, правила общежития в коридоре вывешены, читала? Посторонним находиться воспрещено.

— Какой же он посторонний, Таисия Петровна? — слышу я Алькин голос, до удивления непохожий: не твердый и уверенный, как обычно, а даже приниженный какой-то и беззащитный. — Какой же он мне посторонний, Таисия Петровна?..

— Свой он ей, — еще один голос различаю, незнакомый, женский, хоть и немолодой. — Свой он ей, родной.

— Кому свой, а кому — нарушение правил, — отрубила Таисия Петровна. — Раньше надо было думать. Моральный кодекс почитала бы на досуге. — И я вполне конкретно себе представила, как Таиска при этом поджала свои тонкие губы.

— Куда же мне его, Таисия Петровна?.. — еще жальче спросила Алька. — Куда же мне теперь с ним?