– И учёные тоже не могут, кстати. Единственный мир, который они могут изучить – вот этот, – я снова развёл руками, – а именно, мир, который видится нам через наш аппарат восприятия, который
Конечно, с их точки зрения они познают реальность. Но даже если сами эти образы соответствовали бы тому, что на самом деле существует, всё, что они могут познать, это ощущения – а соответствуют эти образы реальности или нет, мы никогда не узнаем.
– Это как если бы мы жили в собственном виртуальном описании мира, от которого мы навсегда отгорожены, – так я объясняю это Уолту. – Фантастический ландшафт без выхода, лишь отображающий реальность, которую навечно делает непознаваемой один простой факт…
Он глядит на меня.
– Какой?
–
– Дай-ка я хорошенько запомню, – говорит Уолт. – С одной стороны у нас реальный мир: в общем куча субатомных частиц, которых мы никогда в действительности не видим. С другой – наш непосредственный опыт, который категорически отличается от объективного мира в каждом аспекте – просто визуальные, слуховые и тактильные ощущения, которые составляют мир, как мы его знаем, и за пределы которого мы никогда не сможем заглянуть.
– Да, хорошее обобщение, – говорю я. – Но что лежит между ними?
На секунду Уолт задумывается.
– Что ты имеешь в виду? – спрашивает он.
– Что вообще разделяет эти две стороны?
Он задумывается надолго, и потом удивляет меня правильным ответом.
– Я, – говорит он.
– Правильно. Ты стоишь одной ногой в объективной реальности – там, где ты
Уолт какое-то время размышляет.
– А под «аппаратом восприятия», я полагаю, ты подразумеваешь мозг? – спрашивает он.
– Или что-то, из чего возникает наше восприятие, – отвечаю я.
– Уже довольно точно установлено, что наше восприятие происходит в мозгу, – говорит Уолт.
– Ты называешь это «мозг», но ничто не указывает на то, что этот чувственный аппарат не может быть компьютером, генерирующим эмпирическое содержание в хитроумной симуляции или что-то вроде того.
– Ты хочешь сказать, что мы можем находиться в Матрице?
– Или может быть всё это, – я оглядываюсь вокруг, – просто сон в космическом сознании. Или ещё что-то. Я хочу сказать, что что бы ни было источником нашего восприятия, само оно не является его частью, так же, как видео камеру нельзя найти в снятом ею фильме. Таким образом, исследование картинок ничего не скажет о том, какое устройство использовалось в их производстве, в какой реальности это устройство существует, или даже вообще существует ли за ними объективная реальность. Всё, что мы знаем, это что есть картинки – наш непосредственный опыт – и любая идея, что есть что-то за их пределами, навсегда останется непроверяемым предположением.
– Но ведь согласно этой логике, так же может не существовать и «аппарата восприятия»?
– Верно. Может быть, нет ничего, кроме этого поля переживаний, – говорю я, оглядываясь вокруг. – Но коль скоро мы утверждаем идею об «объективной реальности», так называемый «аппарат восприятия» обязательно должен существовать для того, чтобы отвечать за наше субъективное восприятия этой реальности. Они идут в одной упаковке, так сказать.
С минуту он думает.
– Поправь меня, если я ошибаюсь, – говорит он, – но наш привычный повседневный мир это просто мираж на экране нашего чувственного аппарата – природа которого неизвестна – и когда мы думаем, что видим мир, на самом деле мы смотрим на мираж?
– Мне кажется, «мираж» – неверное слово, – говорю я.
Уолт несколько секунд думает.
– Тогда как насчёт «чувственная копия»?
– Может быть. Но это подразумевает, что наше восприятие действительно передаёт объективную реальность. Это только тогда «копия», когда она похожа на оригинал.
– Ты имеешь в виду, что наше восприятие может не соответствовать тому, что есть в реальности?
– Откуда нам знать? – говорю я. – Всё, что мы можем вообще знать, это собственные ощущения. Действительный мир – то есть,
– О, верно, – вспоминает он. – Я в ловушке собственного восприятия.
– «В ловушке» – сильно сказано, я думаю. Ты не можешь выйти из своего восприятия и увидеть, что за его пределами, вот и всё.
– Я живу в собственном виртуальном описании мира, от которого навсегда закрыт, – говорит Уолт. – В каком же смысле я не в ловушке?
Я пожимаю плечами.
– Ты хочешь выйти?
– А я могу? – спрашивает он.
– Что если там ничего нет? – отвечаю я.
И, разумеется, мы движемся к опровержению идеи об объективной реальности.