Оптимизм (СИ)

— В таком случае, зачем нужна осень? — усмехнулся Карл, рисуя огромный плакат.

— Добрый день! — в актовый зал быстрым шагом зашёл Шон.

— Добрый, нашли? — коротко спросила я, продолжая вырезать короны из картона, уже зная, кому они достанутся.

— В процессе. — также коротко ответил Шон.

— В таком случае, что вы здесь делаете? — поинтересовалась Мэй.

— Хотел у вас спросить, были ли враги у Сэма?

— Были ли друзья у Сэма? — вслух спросила я.

— То есть он был недружелюбным?

— У него не было друзей после того, как он пригласил к себе несколько ребят на свой день рождения, обкурился на нём, и его увезли в реанимацию. — сказала я.

— Были ли те, с кем он конкретно враждовал? — спросил Шон.

— Мы не знаем. Скрытный парень был. — сказал Карл, заканчивая рисовать плакат.

— Хорошо, спасибо за помощь. — он улыбнулся нам не самой доброй улыбкой.

— Вот что служба в полиции делает с добрыми людьми… — сказала я, когда Шон скрылся из вида. — Так, надо сосредоточиться на тексте… — я мысленно прочитала текст ведущей этого мероприятия несколько раз.

— Ура! — выдохнула Мэй. — Я докрасила последний листочек. — она помахала им около наших лиц.

— Давай его сюда! — Том выхватил листочек у неё из рук, чтобы приклеить на стенку.

— Краска ещё не высохла! — возмущённо крикнула Мэй.

— Быстрее отстреляемся — быстрее домой пойдём. — сказал Том, приклеивая листочек на скотч.

— Главное, чтобы никто его не коснулся одеждой, пока он не высохнет. — сказал Мэд.

Двери в актовый зал снова открылись.

— Привет, беспризорники! — закричал мистер Миллер.

— Здравствуйте, многоуважаемый мэр нашей дыры. — я наигранно поклонилась.

Мистер Миллер рассмеялся.

— Тебе почти восемнадцать лет, Мишель, а ты всё ёрничаешь! — он щёлкнул меня по носу. — Вы не видели вашего директора? Я пришёл обсудить осенний бал и танцы.

— В последний раз мы его видели у себя в кабинете, когда он нам сказал, что украшать школу будем мы. — сказала Мэй.

— Окей. Удачи… Ой! — он облокотился на стенку, на которой был приклеен листочек с не до конца высохшей краской.

— И вам всего доброго! — мы быстро ретировались из актового зала. Последнее, что мы слышали — смех мэра.

С мэром города мы успели познакомиться три года назад. Слишком уж часто мы попадали в полицию. Как-то там же оказался и мэр, который любезно поручил полицейским нас выпустить. Город у нас небольшой, в лицо, конечно, всех не запомнишь, но вечно попадающих в полицию подростков можно запомнить запросто.

— Домой! — Мэд громко вздохнул воздух, выйдя на улицу.

— Не хотите у меня посидеть? — спросила я.

— Если ты нальёшь своего вкусного чая, то, конечно, хотим. — улыбнулись ребята.

— Да ради Бога. — усмехнулась я.

— По-моему, людей на улице поубавилось… — заметил Том.

— Все испугались третьего убийства. — Мэд изобразил в воздухе пистолет. — Боятся, что их никчёмным жизням придёт конец.

— Ты тоже можешь умереть. — заметил Карл.

— В этом-то и суть. Я не боюсь смерти. Если мне суждено умереть — я умру. Если же мне суждено жить — никто мне не помеха. Я не боюсь выходить из дома. Они боятся. Только никто из них даже не думает о том, что в их дом может заявиться убийца. От смерти не спрячешься в любом случае.

— Возможно, в твоих словах и кроется истина… — начала я. — Только вот в чём суть. У всех людей есть те люди, которые будут плакать на их могиле. Ради них они не выходят на улицу, закрывают окна и двери. Бегом забегают в дома после работы, школы, детского сада. Лишь бы те не плакали на их могиле. Ты думаешь, твои родители бы не плакали? Ты думаешь, мы бы не плакали? Думаешь?! — я посмотрела прямо ему в глаза, пытаясь ответ на вопрос.

— Думаю, что на моей могиле ночью кто-нибудь припишет: «Подонок. Так тебе и надо». — усмехнулся Мэд.

— Ты не можешь говорить о смерти! — закричала я, вспоминая роковой для себя день.

Мэй моментально оказалась рядом, сжимая меня в объятиях.

Тони. Ты слишком рано ушёл из этого мира.

Автокатастрофа унесла жизнь моего младшего брата за собой. Ему было девять…

Я долгое время тогда лежала под ИВЛ, через три недели очнулась, затем, узнав о смерти брата, долго лечилась от депрессии, которую поставил врач. Я никогда не верила в депрессию у себя. Я долго притворялась оптимисткой при других, до того момента, пока у меня не случился срыв. Мне было тринадцать лет. Благо, родители, друзья, приложив все силы, вытащили меня из этой эмоциональной дыры, которую после себя оставил брат. После того, как я вышла из этого состояния, в этом же состоянии оказалась Мэй, огорчённая бессилием в лечении депрессии у своей мамы. Та в таком состоянии находилась уже более шести лет, после смерти отца Мэй.

— Прости… — прошипел от злости на самого себя Мэд.

Я медленно поднялась на ноги.

— Всё в порядке. Его не вернуть, но он бы хотел видеть меня оптимистичной. Какой я была всегда. И буду. — улыбнулась я, вытирая не показавшиеся слёзы.