Оптина пустынь и ее время

«Одинъ образованный человѣкъ подвергся припадкамъ бъсновашя, проявлявшимся при приближеши къ священнымъ предметамъ; долго родные, не хотѣвгше признать сущность болѣзни, лѣчили его за границей, у докторовъ и на водахъ; пользы не было. Одинъ вѣруюгцш товарищъ привезъ его въ Оптину, и изъ гостиницы послалъ потихоньку просить старца. Больной, неслыхавшш о немъ никогда, сталъ безпокоиться и заговорилъ: «Макарш идетъ, Макарш идетъ!» — и едва вошелъ старецъ, бросился на него съ неистовымъ крикомъ, заушилъ его. Великш подвижникъ, познавъ козни врага, употребилъ сильнѣйшее орудiе — смиреше, и быстро подставилъ ему другую ланиту. Опаленный смирешемъ, бъсъ вышелъ изъ страждушаго, который въ оцѣпенѣши лежалъ долго у ногъ старца, а потомъ, не помня о своемъ поступкѣ, всталъ исцѣленнымъ» («Руссюе подвижники XIX вѣка». Е. Поселянинъ. С–Петербургъ, 1910 г., стр. 240).

Измученный, едва переводя дыхаше, возвращался онъ съ ежедневнаго подвига. Время подходило слушать правило, состоявшее изъ 9–го часа, каеизмъ съ молитвами и канона Ангелу Хранителю. Звонятъ къ вечерней трапезе. Иногда ее ему приносятъ. Но и въ это время онъ принимаете монастырскую и скитскую братаю, если кто изъ последнихъ не успелъ побывать днемъ на ежедневномъ откровеши помысловъ. Если долго не бываетъ кто–либо изъ относящихся къ нему постоянно — онъ обезпокоивается, самъ приходить къ тому въ келью и притомъ всегда вовремя, оставляя после себя успокоеше и веселiе. Онъ же давалъ послушаше: чтеше святоотеческихъ книгъ, назначая это по мере духовнаго возраста каждаго. Начиналъ онъ съ книги аввы Дороеея, называя ее «Монашеской Азбукой». Праздности не терпелъ. Завелъ онъ поэтому въ скиту рукоделья: токарное, переплетное и др. Каждый изъ братш зналъ и чувствовалъ, что бремя его трудовъ и скорбей разделяется любвеобильнымъ и мудрымъ отцомъ. Онъ такъ умелъ утешать и ободрять, что виновный выходилъ изъ кельи его, себя не помня отъ радости.

Поэтому подвижническая жизнь казалась легкой.

Заканчивая день, выслушивали правила: малое повечерiе, молитвы на сонъ грядущимъ, две главы Апостола, одну Евангелiя, потомъ краткое исповедаше, старецъ благословлялъ и отпускалъ. Было уже поздно. Старецъ входилъ въ свою келью где мерцала лампада передъ образомъ Заступницы. На столе лежала кипа писемъ, требующихъ ответа. Тело ныло отъ изнеможешя, а сердце отъ впечатлешй обильно открывавшагося человеческаго страдашя. Глаза орошались слезами, а въ уме звучало дивное песнопеше:

«Чертогъ Твой вижду, Спасе мой, украшенный, и одежды не имамъ, да вниду въ онь: просвѣти одѣяше Души моея, Свѣтодавче, и спаси мя».

За окномъ огоньки скитскихъ келлш давно уже потухли. Воцарилась молитвенная ночь. Старецъ опускался къ столу. Онъ писалъ. Вотъ одно письмо:

«Какъ можно мимолетное чувство умилешя и слезъ считать уже любовью Божiей? Умъ тайно увлекается самъ и стяжеваетъ высокоумiе и гордость, и всего онаго лищается, а смирешя тутъ не бывало. Богъ показалъ вамъ, что есть благодать Его съ нами и отнялъ, да не превозносимся; впрочемъ, не лишилъ совершенно, но скрылъ отъ насъ, чтобы мы смиренно къ Нему припадали. Ему угодно иногда попускать на насъ протяжную тьму и мракъ духовный, холодность и окаменеше, чтобы мы считали себя последнейшими и худшими всехъ и не искали бы духовныхъ утешенш, считая себя оныхъ недостойными; въ этомъ то и состоитъ совершенная, смиренная преданность Спасителю. Онъ шелъ скорбнымъ путемъ и даже въ молитве Своей къ Отцу Своему произнесъ: прискорбна есть душа Моя до смерти (Мате. 26, 38), но предавался воле Его и намъ повелелъ идти путемъ креста, а не отрады. Вы, думая найти въ утешительныхъ чувствахъ любовь Божпо, ищете не Бога, а себя, т.е., своего утешешя, а прискорбнаго пути уклоняетесь, считая себя будто погибшими не имея духовныхъ утешенш; напротивъ, лишеше оныхъ насъ смиряеть, а не возвышаеть» «Старецъ Макарш Оптинскш». Харбинь, 1940 г., стр. 100).

Потухла свеча. Старецъ сталъ на молитву… Молитва въ немъ не прекращалась, будь онъ въ многолюдствш, за трапезой, въ беседе, или въ тиши ночи. Она источала елей его смиренномудрiя.

***