Оптина пустынь и ее время

«Какой–то странникъ, батюшка, Васъ спрашиваетъ. Желаетъ Васъ видѣть и сказываетъ, что нашъ землякъ», доложилъ старцу о. Родіонъ.

Надо сказать, что Пономаревымъ я при встрѣчѣ не успѣлъ ничего другого объяснить, кромѣ того, что я ихній землякъ: ни имени моего, ни фамиліи они не знали, да и во всей Оптиной меня никто знать не могъ. «Гдѣ онъ?» — спросилъ старецъ. «Стоитъ у церкви».

«Приведите его сюда ко мнѣ …»

И меня ввели въ церковь къ старцу. Я упалъ ему въ ноги съ замирающимъ отъ волненія сердцемъ и, когда всталъ, старецъ, благословляя меня, сказалъ: «Э, да это, знать Ѳеодоръ!» Дивное прозрѣніе … «Откуда ты сегодня пришелъ?»

«Прямо изъ Калуги», отвѣтилъ я внѣ себя отъ изумленной радости, представь передъ дивнымъ старцемъ.

«Такъ, веди–же его скорѣй въ трапезу», сказалъ батюшка отцу РодДону, «Да скажи повару, чтобы онъ хорошенько, чѣмъ Богъ послалъ, его накормилъ… Да, Ты ужъ», обратился ко мнѣ старецъ: «послѣ ужина–το не ходи ко бдѣнію, а ложись спать, а то ты усталъ, голодный!» (С. Нилусъ. «Сила Божія и немощь человѣчаская», записки иіумена Ѳеодосія. Сергіевъ Посадъ, 1908 г). Старецъ средняго роста, лицомъ не красивъ, со слѣдами оспы, но было оно бѣлое, свѣтлое. Взглядъ былъ тихъ и полонъ смиренія. Нравъ его былъ чрезвычайно живой и подвижной. Память прекрасная: послѣ первой исповѣди на всю жизнь запоминалъ онъ человѣка. Былъ онъ косноязыченъ: не хватало дыханія при разговорѣ. Это его смущало всю жизнь. Одѣтъ былъ всегда бѣдно.

Съ тЬхъ поръ, какъ появился въ скиту о. Макарій, гдѣ его возвели въ настоятели, жизнь его приняла характеръ не измѣнявшійся до самой смерти. Она была полна попеченій, какъ чисто пастырскихъ, такъ и о внѣшнемъ благоустроеніи, съ ранняго утра до поздней ночи. Въ церкви имъ было установлено пѣніе кіевскаго распѣва, введена должность канонарха, плавное чтеніе и пѣніе «на подобны». Вокругъ храма благоухали массы цвѣтовъ, расходясь по бокамъ многочисленныхъ скитскихъ дорожекъ. Внутренность скита, превращенная въ плодовый садъ ея основателемъ отцемъ Моисеемъ, усердно поддерживалась заботами о. Макарія, и нерѣдко зимою городскіе и сельскіе жители просили плодовъ для болящихъ. Самъ о.Макарій, хотя и былъ іеромонахомъ, не служилъ по физическому недостатку косноязычія, но болѣе по глубокому своему смиренію. Но зато съ усердіемъ пѣвалъ онъ часто и со слезами. Особенно любилъ онъ «Чертогъ Твой».

Объ его внѣшности такъ говоритъ жизнеописатель:

«Лицо — ничѣмъ не поражающее съ перваго взгляда, вовсе некрасивое по обыкновеннымъ понятіямъ о красотЬ физической, даже неправильное, по недостатку въ глазахъ, съ печатью постояннаго углубленія въ себя, слѣдовательно, на видъ болѣе строгое, нежели ласковое; но такова сила благодати, что лицо это, служа зеркаломъ чистой, любвеобильной и смиренной души, сіяло какою–то неземною красотою, отражая въ себѣ то или другое изъ свойствъ внутренняго человѣка, плодовъ духа, исчисленныхъ Апостоломъ. Вообще въ немъ было рѣдкое соединеніе дѣтской простоты, тихости и смиренія, дѣлавшее его приступнымъ всѣмъ и каждому («Жизнеописанія отеческихъ подвижниковъ благочестія XVIII и XIX вѣковъ». Москва, 1909 г. Книга за сентябрь, стр. 120).

А вотъ что пишетъ одинъ свѣтскій человѣкъ, какъ мы узнаемъ изъ дневника іеромонаха Евѳимія:

«Первая наша встрѣча со старцемъ, противъ нашего ожиданія, не имѣла ничего особеннаго. Припоминая себѣ разсказъ o. К., мы думали встрѣтить подвижника съ особеннымъ выраженіемъ въ лице, съ особенными пріемами: оказалось, что это былъ простой, обыкновенный монахъ, чрезвычайно скромный, неразговорчивый и къ тому же косноязычный. Я положительно былъ разочарованъ; но жена моя, несмотря на свою свѣтскую бойкость, съ перваго раза почувствовала какой–то безотчетный страхъ, смѣшанный съ благоговѣніемъ; а въ слѣдуюгція его посѣгценія привязалась къ нему всей душой. «Въ слѣдуюгцую осень мы опять посѣтили Оптину Пустынь. О. Макарій былъ уже обходительнѣе и откровеннѣе съ нами. Онъ подробно разспрашивалъ о нашемъ житьѣ–бытьѣ, говорилъ о Петербургѣ и встрѣчаюгцихся въ немъ на каждомъ шагу искушеніяхъ. Когда я признался въ смугценіяхъ, которыя такъ безотвязно преслѣдовали меня среди столичныхъ развлеченій, о. Макарій заговорилъ такъ, какъ никогда до того не говорилъ съ нами. Жадно ловили мы каждое слово подвижника и, по уходѣ его, совѣтуя другъ другу, записали чудную рѣчь старца Божія…

«Вся пошлость жизни свѣтской встала передъ нами во всемъ своемъ безобразіи; въ груди стало тѣсно отъ накопившихся слезъ, которыя неудержимо потекли потокомъ изъ глазъ моихъ. Да, мы плакали! и сладки были эти слезы глубокаго раскаянія въ грѣхахъ. О. Макарій посовѣтовалъ намъ поговѣть и, благословивъ насъ, пошелъ въ другіе номера гостиницы для назиданія и поученія посетителей, которые жаждали его внушаюгцаго слова. Во все время приготовления нашего къ исповѣди и Св. Причагценію, старецъ ежедневно навѣщалъ насъ и назидалъ духовно» Нилусъ. «Святыня подъ спудомъ». Тайна православнаго монашескаго духа. Сергіевъ Посадъ 1911 г).