Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни

Как-то между матушкой Н. и Владимиром произошел разговор. Он сказал, что вот ему уже за тридцать… Вероятно, сказал что-то о неопределенности будущего. Матушка отвечала:

– Володечка, вступать в брак – нужно жить так, чтобы угодить Богу… Но в наше время это очень тяжело. Езжай ты к старцам – о. Науму и о. Кириллу в Лавру, возьми благословение и иди в монастырь.

– Матушка, – тихо проговорил Владимир. – Вы прочитали мои мысли. Я именно и хочу в монастырь.

«Необыкновенный был постник, – писала м. Н. об о. Ферапонте. – На Великий пост набирал в сумочку просфор, сухариков и бутыль святой воды и после службы уединялся в храме – за колонной вкушал святую пишу… А я так переживала о том, что он такой худой, и приглашала его в трапезную покушать постного борща. Первую неделю поста он проводил вообще без пищи… За Великий пост от него оставались кожа да кости. И на Пасху очень скромно разговлялся».

Другая монахиня, матушка Л., также трудившаяся в ростовском храме, вспоминает: «Володю все очень любили. Он работал дворником в нашем кафедральном соборе Рождества Пресвятой Богородицы, а в отпуск ездил по монастырям… Был в Дивееве, Псково-Печерском монастыре у старцев, а еще побывал в Троице-Сергиевой Лавре у архимандрита Кирилла. А уж как съездил в Оптину то был ею покорен. Пошел он тогда к нашему владыке Владимиру (ныне митрополиту Киевскому и всея Украины) и говорит: "Владыко, я готов хоть туалеты мыть, лишь бы дали мне рекомендацию в монастырь". А владыка говорит, что вот как раз у нас в соборе туалеты некому мыть. А выбор Оптиной одобрил: "Хорошее, – говорит, – место". И вот ради возлюбленной Оптиной Володя моет туалеты – и мужской, и женский… Придет на рассвете, когда там ни души, и все чистенько перемоет».

Матушка Л. рассказывала, что деньги, когда они появлялись у Владимира, он раздавал нищим, стараясь, чтобы никто из знавших его этого не видел. «Был он кроткий, смиренный, трудолюбивый, – рассказывает она. – Молчалив был на редкость. Душа у него была такая нежная, что все живое чувствовало его ласку. Вот кошечки бездомные к собору лепились, а Володя рано утром отнесет им остатки пищи с трапезной и положит в кормушки подальше от храма. Они уж свое место знали. Птицы Володю узнавали, и голуби, завидев его, слетались к нему, потому что он их кормил».

Одна простая женщина, также трудившаяся в этом соборе, Е. Т., приняла Владимира к себе на квартиру. Дала ему ключи от флигелька и велела хозяйничать, как он хочет, совершенно и во всем доверяя ему. Владимир, зная, что она за день сильно устает в трудах, старался что-нибудь сделать для нее приятное. «Возвращаюсь, – вспоминает она, – бывало, поздно вечером голодная, а он меня встречает: "Матушка, поешьте. Я пирожки вам испек". Уж до того вкусные пек пироги – редкая женщина так испечет! "Где ж ты, – говорю, – так печь научился?" – "В армии, – говорит, – одно время поваром был, солдатам готовил. Там и научился всему"».

Е. Т. пишет, что квартирант ее жил очень уединенно – все молился. Гулять не ходил – только в храм. Она вспоминает его слова: «Хочу в монастырь. Но сперва поезжу, чтобы выбрать место себе по сердцу» (а по сердцу он и выбрал Оптину Пустынь). И другое слово: «Хорошо, – сказал он, – тем людям, которые умирают мученической смертью за Христа. Вот бы и мне того удостоиться!»

Наконец, он собрался в Оптину. Трубящий Ангел, которого он там видел на башне, как бы призывал его… «Если в Оптиной Пустыни меня не примут, – сказал он, – то уйду в горы. И больше на этой земле вы меня не увидите, пока не буду прощен Богом».

В июне 1990 года он прошел пешком 75 километров от Калуги до Козельска и поздним вечером, почти ночью, подошел к запертым воротам обители. Он сделал земной поклон, помолился, но не решился стучать. Так всю эту ночь и провел у ворот Оптиной.

На рассвете его заметил бригадир паломников. После некоторых расспросов направил на послушание в паломническую трапезу. На житье Владимир был определен в скитскую гостиницу, в общую келлию на третьем этаже. Первое время он нес послушание в паломнической трапезной на втором этаже, потом, и после пострига тоже, в братской, на первом.

На Кириопасху 1991 года Владимир был одет в подрясник Отец М., который удостоился в этот праздник того же, вспоминает с восторгом: «В общем нас восемь человек одели на Кириопасху… Благовещение совпало с Пасхой! Что это было! Отец Ф., спаси его Господи, – как он подготовился к службе! Сложное очень соединение службы, необычное… Как пропели! Какой был праздник! Все горело… И нам подрясники, восьмерым человекам… В том числе и о. Ферапонту».