Оптинский старец иеросхимонах Амвросий

Повернув налево, через маленькую переднюю, я прошел в узенькую дверь и очутился в каморке аршина четыре в длину и около трех в ширину, с довольно низким потолком. Прямо против двери было небольшое окно, и под ним маленький столик с выдвижным ящиком и шкафчиком; правой стороны я не помню, ибо левая сторона каморки привлекла все мое внимание. На постели, аршина двух с половиною длины и четверти три ширины, сделанной из досок, покрытых тонким, дюйма в два, ковром или матрасом (не разглядел), полулежал на левом боку в черном поношенном подряснике и такой же скуфейке, облокотясь левою рукой на ситцевую подушку и перебирая правою зерна четок, маленький старичок, с небольшой клинообразной бородкой, с проницательными добрыми глазами и чрезвычайно симпатичным лицом, — решительный контраст старцу, рисовавшемуся в моем воображении! Я остановился, ожидая приглашения приблизиться. Старичок внимательно и не шевелясь вглядывался в меня с минуту. Наконец он немного приподнялся, улыбнулся и сделал мне знак рукой подойти. Я подошел и поневоле должен был опуститься на колено, чтобы принять его благословение. Благословив меня, отец Амвросий взял мою руку, еще пристально посмотрел мне в глаза и мягким и веселым голосом произнес: “Так вот он какой, этот свирепый защитник своего счастья!” Я пробормотал что-то вроде извинения, но он остановил меня и, указав на лежащее на столе мое письмо, продолжал: “Нечего извиняться! Я очень доволен этим письмом, чему доказательством служит мое желание вас видеть. Какая это на вас форма?” Я ответил, что я командую Южно-Болгарской дружиной и что это форма Восточно-румелийских войск. “Первое название хорошо, а второму и быть бы не следовало!” — серьезно произнес он. “Мне очень приятно, батюшка, слышать, что вы совершенно согласны в вашем взгляде с покойным Скобелевым и со всеми истинно русскими!” — ответил я с почтительным поклоном. “Вы ведь были в Сербии добровольцем, как мне говорила С.? Кстати, как ее здоровье? Я слышал, что она была больна после поездки в Петербург”. “Слава Богу, поправилась”, — сказал я. Старец опять улыбнулся и сказал: “Я вас не удерживаю более; вы видели, сколько людей ожидают слова утешения. Ступайте, мы потом поговорим. Да, вы надолго приехали сюда?” — “Я думаю еще съездить взглянуть на ваш знаменитый город Козельск и выехать из Оптиной в четверг”. — “Вот и прекрасно! Значит, вы можете и отговеть здесь”. “Отец Амвросий! Сегодня вторник, когда же я успею отговеть? Четверг послезавтра!” — возразил я немного удивленным тоном. “Для истинного покаяния нужны не годы и не дни, а одно мгновение, — заметил он серьезно, почти строго. — Сегодня вы будете у вечерней службы, завтра у заутрени и преждеосвященной обедни, а после вечерни придете ко мне на исповедь; в четверг146 приобщитесь Святых Таин и вечером можете выехать в Москву”.

Выйдя из ограды, я обратил внимание на какое-то особое движение в группе женщин. Любопытствуя узнать, в чем дело, я приблизился к ним. Какая-то довольно пожилая женщина, с болезненным лицом, сидя на пне, рассказывала, что она шла с больными ногами пешком из Воронежа, надеясь, что старец Амвросий исцелит ее, что, пройдя пчельник, в семи верстах от монастыря, она заблудилась, выбилась из сил, попав на занесенные снегом тропинки, и в слезах упала на сваленное бревно, но что к ней подошел какой-то старичок в подряснике и скуфейке, спросил о причине ее слез и указал ей клюкой направление пути. Она пошла в указанную сторону и, повернув за кусты, тотчас увидала монастырь. Все решили, что это — или монастырский лесник, или кто-либо из келейников, как вдруг на крылечко вышел уже знакомый мне служка и громко спросил: “Где тут Авдотья из Воронежа?” Все молчали, переглядываясь. Служка повторил свой вопрос громче, прибавив, что ее зовет батюшка. “Голубушки мои! Да ведь Авдотья из Воронежа я сама и есть!” — воскликнула только что пришедшая рассказчица с больными ногами, приподымаясь с пня. Все молча расступились, и странница, проковыляв до крылечка, скрылась в его дверях. Мне показалось странным, как успел отец Амвросий узнать так быстро об этой страннице и откуда она пришла. Я решился дождаться ее возвращения.

Минут через пятнадцать она вышла из домика, вся в слезах, и на посыпавшиеся на нее вопросы, чуть не рыдая, отвечала, что старичок, указавший ей дорогу в лесу, был не кто иной, как сам отец Амвросий или кто-либо уж очень похожий на него. В большом раздумье вернулся я в гостиницу. Что же это такое? — думалось мне. Положим, сходство; но, во-первых, в монастыре нет никого похожего на отца Амвросия; а во-вторых, два таких странных совпадения: отец Амвросий, как всем известно было, по болезненности в зимнее время до теплых летних дней не мог выходить из кельи, а тут вдруг в холодное время явился в лесу указателем дороги страннице; и затем через какие-нибудь полчаса, почти в минуту ее прихода к его хибарке, он уже знает о ней подробно.