Оптинский старец иеросхимонах Амвросий

Подходит к отцу Амвросию измученный человек, потерявший все устои и не отыскавший цели жизни. Он искал ее в обширном труде, в беседе Толстого и отовсюду бежал. Он говорит батюшке, что пришел его посмотреть. «Что ж, смотрите!» — отвечает старец. Встает затем со своей кроватки, выпрямляется во весь рост и вглядывается в человека своим ясным взором. От этого взора какое-то тепло, нечто похожее на примирение, льется в наболевшую душу. Неверующий поселяется близ батюшки и всякий день ведет с ним долгую беседу. Он хочет веры, но еще не может веровать. Проходит много времени. В одно утро он говорит батюшке: «Я уверовал».

Приходит к старцу какой-то господин высокого роста и крепкого сложения (так передавал оптинский иеромонах Паисий) и просит доложить о нем. Когда же старец вышел к нему в коридор, посетитель чуть не бросился на него и начал с великой яростью и злобой его поносить. Батюшка поспешил пригласить его в приемную. Пришедший господин кричит на старца и приводит какие-то тексты из Евангелия и Посланий апостольских. В ответ ему на разные доводы батюшка говорит: «Что, если я налью вам в одну чашку щей, каши, супу и т.п. и спрошу, что вы кушали? Какой вы дадите на это ответ?» Господин, видимо, был озадачен такими словами старца и говорит ему: «Вижу, что у тебя в устах благодать, а у меня бес». Старец отвечает ему: «В тебе беса нет, а только вижу я, что вокруг тебя много бесов, и они тебе шепчут». Потом господин опять что-то начал громко говорить. Старец поспешил уйти от него, сказав через келейника, чтобы приходил к нему завтра после обедни. Господин, однако, не желал уходить, несмотря на упрашивания его. Ушел же он только тогда, когда старец выслал ему какую-то книжечку. После этого он к старцу уже не являлся. Слышно было, что он приезжал с Дона.

С людьми, более образованными и тонкими, старцу было больше хлопот. Один очень добрый монах, в миру имевший высокую ученую степень, удивлялся тому, как, при всей своей любви к батюшке, он нехорошо с ним обращался и, несмотря на то, батюшка всегда был к нему снисходителен, если не сказать более. Монах знал, что к старцу ездят люди за тысячу верст и по целым дням ждут сказать ему несколько слов, а сам приходил к батюшке, не приготовившись, о чем спросить, и объявлял: «Хотел я вам, батюшка, что-то сказать, да забыл». Старец посоветовал ему записывать вопросы, но он продолжал ходить к нему по-прежнему и раз сказал, будто слагая вину на самого старца: «Вижу я, батюшка, что всё мы с вами говорим не приготовившись». «Ну что ж, — отвечал батюшка, — не можешь готовиться, ходи так». А в другой раз монах сказал: «Мне кажется, что я хожу к вам без пользы». Батюшка тихо отвечал: «А все-таки ходи».

Как неотразимо влиятельно было слово старца Амвросия, послушаем еще о сем рассказ достопочтенного москвича В. В. Яшерова145.

«Мое знакомство с отцом Амвросием, — пишет он, — произошло при довольно своеобразных обстоятельствах. В 1882 году, во время своего отпуска из Южной Болгарии, я, живя в Москве, встретился и познакомился с одной женщиной, родственницей очень близкого мне семейства. Эта женщина и была причиной моего знакомства и сближения с праведным старцем, ибо он был ее постоянным духовным отцом в течение нескольких лет. Надо заметить, что это была замечательно религиозная особа; в посты, например, она ежедневно посещала все церковные службы, являясь в церковь ранее всех и уходя последней. Мне, человеку тогда с другим совсем направлением, все это казалось не чем иным, как ханжеством и даже недугом душевным. Но вскоре мне пришлось переменить свой образ мыслей.

Между прочим, моя знакомая, вдобавок ко всему сказанному, до такой степени увлекалась послушанием еще мне тогда неизвестному какому-то Оптинскому старцу, что была готова исполнить всякое его малейшее требование или желание.

В один октябрьский день эта особа показала мне полученную ею через какую-то монахиню записку от отца Амвросия, писанную карандашом, в которой ей приказывалось немедленно бросить все и приехать к нему в Оптину. Что особенно ее беспокоило, это приписка — взять с собою пенсионную книжку. “Видно, батюшка надолго вызывает меня”, — говорила она с грустью. Напрасно я убеждал ее не верить никаким “старцам” или “юродивым” и оставаться дома. На следующее утро я получил от нее по городской почте записку, что, не смея ослушаться батюшки, она уезжает в Оптину, а через восемь дней ко мне пришло от нее уведомление, что отец Амвросий приказывает ей остаться в Оптиной на весь Рождественский пост, а пока отсылает ее в женский монастырь в Белеве.