Opus 2

– Спасибо, – молвил он, одним до жути затасканным словом ударив ещё больнее.

– Герберт…

– Пора!

Сердце отбило ломкую стаккатную дробь ещё прежде, чем Ева обернулась.

Знакомое марево – неровная прозрачность с человеческий рост – кривило воздух в десяти шагах за её спиной. Лод под надзором Снежки вычерчивал руны, зависавшие сапфирной паутинкой, тающим кружевом последних чар, что Ева может увидеть в жизни.

Скинув плащ, она торопливо цапнула за ручку футляр.

Марево обернулось голубым: тем же бледным сапфиром, что руны, точно впитав их гаснущий свет. Когда Ева сделала шаг к пятой прорехе меж мирами, открывшейся на её глазах, колдовские сполохи померкли, уступив место нежной зелени, дождливым сумеркам и красному кирпичу.

Проход в другой мир завис над землёй овальной картинкой в дрожащей рамке жидкого стекла.

Пару секунд Ева смотрела на мост, перекинутый над широкой пешеходной дорожкой, красовавшийся кокетливыми башенками и стрельчатыми проёмами в высоких стенах. Дождевые капли кругляшками стыли в воздухе: с этой стороны прореха держалась дольше, чем с другой, и пока здесь текли минуты, там суждено было пройти едва ли паре секунд.

– Царицыно, – сказала Снежка тоном экскурсовода, за которым так удобно было спрятать едва уловимое педальное эхо тоски. – Фигурный мост.

– Знаю, – сказала Ева.

Москва. Царицыно. И даже от дома недалеко – до родного Ясенева часа за два-три пешком дойти легко. Кошелёк Ева оставила в замке Рейолей, потому что исчезнуть на год и вернуться со всеми ценными вещами было бы ещё подозрительнее, чем просто исчезнуть на год. Она сунула остававшиеся у неё рубли в карман сарафана, но для органичности ещё одной легенды, которую ей предстоит создать – теперь уже для собственной семьи – предпочла бы прийти домой на своих двоих.

Лучше возможности у неё не будет.

Руки сами опустили наземь карбоновый футляр, чтобы рвануть застёжку молнии.

– Держи. За помощь. – Достав планшет, докстанцию и зарядку, Ева всучила их Снежане. – Герберт расскажет, как его заряжать. Полагаю, ты найдёшь ему применение.

Рот Белой Ведьмы, большеватый для её миниатюрного лица, изобразил безмолвную букву «о».

Разум в этом действе почти не участвовал. Разум лихорадочно пытался смириться с мыслью, что шаг за грань, откуда уже не будет возврата – шаг, с которым она оставит позади всё, что так не хочет оставлять, – всё-таки случится. И не когда-то, а прямо сейчас.

…без чего она не сможет жить…

– Найду. – Снежка прижала гаджет к груди бережно, как новую куклу. Улыбнулась: по-детски светло и широко. – Спасибо тебе.

– Время, – сказал Лод, замерший подле прохода, неумолимый, как маятник По.

Набросив на плечи лямки футляра, Ева повернулась к Герберту. Безнадёжность в его лице ясно дала понять – объяснять, что на сей раз открылось по ту сторону прорехи, не требовалось.

– Иди, – сказал он. Без сантиментов, без объятий.

Ева оглянулась на мост, связавший весну и зиму, горный утёс и дорогу в низинке, любовь и всё, что звало блудного ребёнка по ту сторону застывшего дождя.

…без чего она не сможет жить?

– Иди.

Она почти его ненавидела. За то, что так осторожно, так великодушно говорит лишь слова, не способные её удержать. Почти так же, как себя – за то, что отчаянно, до боли в кулаках, до крови под ногтями хочет быть удержанной.

…не сможет…

– Ну же, – сказал Герберт.

Шёпот обескровленных губ звучал страшнее крика.

В прореху Ева врезалась почти бегом.

Она ждала головокружения. Давления. Хоть чего-то. Но переход лишь хлестнул по лицу ливнем, после горной зимы казавшимся тёплым. По инерции пробежав ещё немного по пустой дороге, Ева посмотрела назад: там не было ничего, кроме размытого жёлтого абриса фонарей.

Выбор сделан и подтверждён. Мене, мене, текел, упарсин. Вычислено, измерено, проверено.

Эксперимент завершён успешно.

Она постояла в дождливых сумерках, осознавая, что сделала, или хотя бы пытаясь. Смутно вспомнив, что к ближайшему выходу идти как раз туда, где была прореха, развернулась.

Лишь добредя до пруда, отзывавшегося на песню дождя весёлой рябью, поняла: ждать, что следующий шаг вернёт её под рассветное небо, не стоит. История «Ева Нельская» обзавелась подзаголовком «или туда и обратно». Жирной, бесповоротной точкой в конце, подводящей двойную тактовую черту.

Они так и не сказали друг другу «прощай».

Первый шаг с этим знанием дался тяжело, словно вместо плавного откоса плиточной дороги перед ней вздымались последние сто метров вершины Эвереста.

…«хоть представляешь, дурилка, что с тобой будет, если вернёшься оттуда»…

Следующие были легче.

Ева шла сквозь сумерки, пахнущие мокрой землёй и немного – бензином. Не чувствуя ничего, даже дождя. Шла к сестре. К родителям. Домой.

Если она и плакала, весенний ливень слизывал слёзы с её лица.

Глава 24 Fine [30]

Мелодичное бульканье скайпа раздалось, когда Ева всыпала в миску с будущим тестом для печенья первый стакан муки.