Opus 2

Естественно, проблема незимней обуви легко решалась магией или банальной сменкой, но отказываться от столь роскошного предложения, как покататься на своём некроманте, Ева не могла.

– Буду ждать к завтраку, – неловко произнёс дворецкий, открывая им калитку. Снег крупой оседал на волосах Герберта, на плаще, что Ева набросила поверх сарафана и вельветовой куртки, но не на его камзоле: пролетавшие сквозь снежинки кружились в лучах фонаря, озарявшего путь до моста. – Хотя бы одного из вас.

Ева красноречиво дёрнула ногами, которые Герберт поддерживал под коленками.

Кеды утонули в снегу, обжёгшем ноги в колготках холодом, но Ева считала это мизерной платой за прощание с единственным, кто до последних минут в сказочной стране дарил ей только добро.

– Если я не вернусь, присмотрите за ним, – попросила она, потёршись щекой о другую, колючую, как тафта, щёку. – Я буду скучать.

Снежинки летели сквозь него, пока её руки благонадёжно обвивали его шею в вычурном кружевном воротнике. Чёрт всё-таки знает, как здесь у призраков работает материальность…

– Я тоже, милая.

Если подумать, призракам не положено испытывать проблем с голосовыми связками, но Эльен растрогался до хрипоты. С другой стороны, если вспомнить фильмы ужасов, проблемы призраков с голосовыми связками можно было считать почти профдеформацией.

– И допишите ту поэму, о которой вы говорили.

– Только это и скрасит мою тоску, если сегодня я вынужден буду потчевать лигитринскими персиками не вас. – Её обняли – едва ощутимо, но Ева знала: объятие было столь крепким, сколь позволило ему посмертие и фонарь в руке. – Лучше возвращайтесь.

На мосту было темно и тихо: река спала до весны. Из тишины, окутывавшей зимний лес, они перенеслись в другую тишину – стелившуюся к горному утёсу, широкому и плоскому, нависшему над покатым склоном, что уходил в бескрайнее ватное поле лежащих внизу облаков.

– Да хранят вас звёзды, – сказал Лод, устроившийся на пёстром пушистом пледе, точно они с Белой Ведьмой выбрались сюда для пикника. – Пунктуальны, как всегда. Вижу, в Керфи нынче снегопад?

Кусачий ветер высокогорья трепал рукава его видавшей виды серой мантии.

– Да. – Скинув с плеч виолончельный футляр, Ева бережно опустила его на плед, чтобы сесть рядом. – Нелётная погодка.

– К счастью, тебе и не лететь, – заметила Снежка, доставая из кармана мел.

Здесь, выше облаков, властвовал кристальный холод. Спасал лишь плащ, подбитый чарами и мехом. Рассвет розовым заревом разгорался меж заснеженных горных пиков впереди – красиво до безобразия, точно другой мир желал обставить очередную сцену ухода Избранной, выкрутив драматичность и пафос на полную.

– Надеюсь, теперь нам повезёт, – сказала Ева неуверенно.

– Если мои экзерсисы с теорией вероятности не врут, не зря, – загадочно откликнулась Белая Ведьма, рисуя руны на плоском красноватом камне. – Кстати, Криста передаёт привет. Жалеет, что ты так и не заглянула в гости.

От Повелительницы эльфов на приёме в честь отбытия риджийцев Ева весь вечер скрывалась с истинной виртуозностью (куда там пассажам Поппера). Просто не имела ни малейшего желания сдерживать обещание и всё-таки рассказывать Кристе свою потрясающую историю.

Особенно после того, как эту историю уже во всех возможных вариациях обсудили все сплетники Керфи.

– Передайте в ответ мои искренние извинения. Можете сказать, что меня посадили под домашний арест за плохое поведение.

– Что-то такое она и предположила. Когда узнала, что вас связывало. – Снежка покосилась на Герберта: сидя по другую сторону от виолончельного футляра, тот безмолвно следил за движениями её руки. – У неё в анамнезе полный набор стереотипов о некромантах и не слишком приятный опыт привязки магическим поводком. Криста – не тот человек, который может отделить объективную реальность от своих проекций.

– Полагаю, на этом месте мне положено посыпать голову прахом, – откликнулся Герберт равнодушно, – но я рад, что из нас двоих для Повелительницы эльфов гнусный садист и труполюб я, а не мой брат.

Лод тихо засмеялся, и под его прозрачным смеющимся взглядом Еве снова сделалось не по себе. Этот взгляд всякий раз вызывал в ней не очень приятное чувство, что на них смотрят как на детей, и смотрит вовсе не ласковый дядюшка: скорее забавляющийся директор школы. Он, конечно, заинтересован в лучшей ученице шестого класса, которую можно выставить на доске почёта и однажды выдвинуть на медаль, но видит больше ходячий и досадливо разговорчивый табель оценок, чем милого маленького человечка.

«Вы ведь учёный, – сказала Ева с безжалостной прямотой, когда они с Гербертом прибыли на такую же встречу впервые. – Вам просто хочется, чтобы ваш эксперимент увенчался успехом. Доказать, что это не вы ошиблись в расчётах. Что неудачи связаны с неподходящими подопытными».