Вдохновляемая совершенством богов, Дженни страдала анорексией. Ее приверженность диете постепенно приближала ее к физической смерти. Отлучив свое тело от пищи, она отлучила себя от хорошего настроения, возникавшего во время общения с друзьями, от веселья и дружеского застолья. Со временем тело отлучило ее от сексуальности, здоровья и огромной жизненной силы, которыми наделила се природа. Ее желание телесного совершенства смешивалось с равным по силе желанием совершенства духовного, а ее любовь к Христу в сочетании с сильным положительным отцовским комплексом, сыграла с пей злую шутку, отдав во сласть демона, соблазнившего ее отстраниться от жизни. Она оказалась вместе с богами, то есть в одиночестве.
Все, что Дженни так категорично в себе отрицала, она видела во сне у Малахии Джексон. Не получая со стороны Малахии никакого отвержения, она полюбила се уникальную способность смеяться, плакать, любить, петь о своей вере, широко открыв сердце,
«Ее тело соответствует размерам се души, - говорила Дженни. - Любая женщина, которая может дать мне знать, что Божье Око зрит воробья, тем самым сообщает мне, что я принадлежу вселенной. Я не одна. Ее прерывистое пение открывает шлюзы моего сердца. Я любила женщину, которой я была. Я любила клоуна, певицу, любовницу, верующую - любила их всех. Господи Боже, какой долгий путь вниз по этим ступенькам - вокруг и вниз, вокруг и вниз, вниз по длинному опасному пути - прямо вдоль моей спины вниз от головы до копчика».
Четыре года Дженни работала со снами и занималась душевно-телесной работой. На анализ ее привело одиночество, а не страх смерти. Она называла его «одиночеством патриархальности». Ее способность к действию, ее сила и даже ее любовь были явной позой. В глубине души она знала, что «могла чувствовать [себя] замыкающейся при возникающей близости». Долгий путь вниз заставил ее обратиться к собственной лжи.
«Я прошла через отверстие в душе, когда пыталась быть мягкой и спонтанной, - говорила она, - от своих претензий я лезла на стену. Я ненавидела совершенную личину не меньше, чем инстинктивные желания. Без пищи я стала слишком слаба, чтобы что-то страстно желать. Мое тело перестало для меня существовать, и мой любимый комплекс ослепил меня Светом».
Дженни часами сидела за своим журналом, доводя до сознания все ложные идеалы, различая образ, который был на нее спроецирован, и аутентичность личного Бытия, отделяя комплекс от истинного Света.
Долго сдерживая напряжение в душе и теле и чувствуя свою зависимость от содержания сна, Дженни быстро восприняла золотой шар как проявляющуюся в Черной Мадонне Самость. Она созерцала шар в собственном священном храме и впервые ощутила свое тонкое тело как драгоценный кувшин, излучающий изнутри свет. Чтобы укрепить Чашу Грааля, сохранив ее связь с эго, но не отождествляя с ним, она совершила ритуальное жертвоприношение ложных идеалов. В процессе этого ритуала подчиненность эго, страх одиночества в объятиях демона любви превратились в любовь перед ликом Христа. Она приняла себя как женщину, достойную великой любви и способной на нее.
Угнетающая маскулинность, незримо разрушившая хрупкую женственность Дженни, заставившая се стремиться к совершенно лишенному чувства нечеловеческому идеалу, - это собирательный образ, с которым сталкиваются многие женщины в борьбе за достижение успеха в мире, из которого они частично выпали. Чтобы спуститься с божественного Олимпа в объятия Малахии Джексон, необходимо либо уничтожить этих богов, либо как-то кардинально их изменить. В более широком контексте современной Америки, Малахия Джексон в образе Черной Мадонны становится реформатором, которого мы, из-за специфики своей культуры, все еще боимся обнять, хотя предполагаем ее существенную ценность для нашего выживания.
Позволив зрелому Эросу проникать во внутреннюю и внешнюю маскулинность, мы получаем решение одной из важнейших задач. Мужчины часто рыдали в моем кабинете, повторяя: «Я думал, все было хорошо. Я не ведал, что творил. Я ее совершенно не понимал». А женщины, рыдая, говорили: «Когда я стала ему больше всего доверять, он ушел. Я не понимаю его».
Эта щель непонимания существует в чувственной оценке. В китайском символе внутреннего бракосочетания ян отчасти содержит инь, а инь отчасти содержит ян. Регламентирующая маскулинность, принимающая свое превосходство как само собой разумеющееся, требует столько же силы и бдительности, сколько требуется для обуздания дикого скакуна, никогда не ходившего под седлом. И мы не рискнем использовать кнут, который в конце концов уничтожит его дух.
Однажды ко мне в кабинет вошел мужчина, очень бледный и болезненно изможденный. Он только что вернулся с заседания, которое, как и предвидел, должно было проходить в рамках обычной логики и эффективности. Вместо этого он столкнулся с выражениями чувств. «Скажу вам, - произнес он, - если мужчины когда-нибудь доберутся до своих чувств, это может их погубить».