Опыт биографии. Невиновные

Судья Миронов кокетничал: «Я, конечно, не привык выступать перед мастерами слова, так что если что не так…» Сидящий рядом с ним бывший генерал мрачно поглядывал на нашу проштрафившуюся сторону стола, а писатели-руководители глядели на нас с откровенным презрением. «Этот самый Гинзбург, — сладко говорил судья Миронов, — выдавал себя, как известно, за писателя, и его, кстати сказать, защищали как человека творческого! А знаете, чем он занимался в один из периодов своей, так сказать, бурной жизни?.. — и выждал паузу. — Стыдно говорить в такой интеллигентной аудитории — дезинфекцией! Да, да, представьте, этот герой занимался тем, что морил клопов, тараканов и, извините, вшей — ха-ха! Вот что на деле представлял из себя человек, о котором шумит продажная западная пресса…» И дальше: «Вот, говорят, закрытый процесс, закрытый процесс, но дело не может слушаться в концертном зале — не в Лужниках же устраивать процесс! А зал, между прочим, был полон — ни одного свободного места, но желающих много — какие могут быть обиды?.. Конечно, в работе суда есть свои трудности. У меня был случай — затеяли в суде ремонт, затянули, знаете практику работы наших строительных организаций… Ха-ха! Я переношу и переношу заседание, оттягиваю, но больше тянуть нельзя, все сроки вышли. С меня тоже спросят. Пришлось открыть заседание в кабинете судьи, там, конечно, зрителей не было. А осужденный, между прочим, тоже обижался, жаловался куда-то. Что делать, приходится и нам порой преодолевать трудности…»

— Да он просто мерзавец! — громко сказал один из сидящих с нашей стороны стола, и бывший генерал встрепенулся, как боевой конь.

Как выяснилось, больше ничего судья Миронов сказать не мог и искренне недоумевал (так же, как, впрочем, писатели-руководители), когда посыпались вопросы (в письменном виде — так потребовал наш генерал, аккуратно складывавший записочки): «Что тут спрашивать, когда все ясно?» Но ведь Гинзбург получил пять лет лагеря со строгим режимом не за то, что морил клопов, вшей и тараканов (над чем, кстати, едва ли следовало потешаться судье, иначе бы, возможно, обовшивевшему!). А за что? Вот об этом все мы поочередно спрашивали, потому что из кокетливых рассказов Миронова вообще ничего нельзя было понять. Разумеется, он был осужден не за то, что от государственного учреждения морил клопов и тараканов, способствуя организации полноценного уюта судье Миронову, а за то, что передал составленный им антисоветский сборник «Дело Синявского и Даниэля» в НТС для публикации. И валюту он имел не за клопов и тараканов. («Правда, это не доказано», — сказал судья Миронов. Но тогда зачем говорить о валюте?)

Итак, речь шла о связях Гинзбурга с антисоветской организацией НТС, но поскольку мы так или иначе занимались процессом, во всяком случае им интересовались, то и просили человека, именно это знавшего, подробно рассказать о сути преступления. Но судья Миронов никак не мог хоть что-нибудь сказать по существу дела. Он снова принимался говорить о чем угодно, вспоминал несчастных тараканов — только не о том, за что его подсудимые получили сроки. А мы хотели тем не менее узнать об этом, что тоже было вполне естественным. В конце концов, весь пафос нашей жизни эти несколько месяцев был в защите и восстановлении норм советского правосудия от их нарушителей. Почти все члены партии, подписавшие письма к руководителям советского государства с просьбой о соблюдении советского закона в этом конкретном деле, были к тому времени из партии исключены, почти все работавшие от своих занятий освобождены, начальство в издательствах тут же пересмотрело планы, сверив их со списком ходатаев по этому делу, и т. п. Как же иначе, речь шла о том, что подписавшие письма поддерживают махровых антисоветчиков, получавших от своих хозяев по НТС задания и указания, деньги и необходимые инструменты, клевещут и распространяют, а некий иностранец Брокс-Соколов, приехавший для связи с осужденными и задержанный, полностью их изобличил тем, что привез им шапирограф, пачку копирки для тайнописи, фотографии и листовки…

«Мастера искажения истины, а заодно с ними те, кто не дал себе труда задуматься над случившимся, силятся представить Гинзбурга, Галанскова и Добровольского этакими кроткими созданиями, которые в худшем случае просто не ведали, что творят, — писал Ф. Овчаренко в „Комсомольской правде“ в громогласной статье под названием „В лакеях“. — И тут же следуют пространные рассуждения о необходимости скидки на молодость, о неизбежных заблуждениях юности. Полноте, господа! Речь ведь идет не о детских шалостях. И не о баловстве пером только что выпорхнувших из-под родительской опеки юнцов. Люди, представшие перед судом, уже далеко не отроки…» и т. д. «Преступная деятельность Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Лашковой полностью изобличена. Их вина неопровержимо доказана показаниями большого числа свидетелей, многочисленными документами, вещественными уликами, авторитетными заключениями экспертов…»