Опыт биографии. Невиновные

Итак, речь не о клопах и тараканах, но об активной деятельности, связях с антисоветской организацией, о клевете и распространении, о валюте. Но когда мы спрашивали судью Миронова о фактах, которые могли бы доказать, что преступная деятельность подсудимых была реальностью, о фактах, на основании которых он вынес свой обвинительный приговор, то с изумлением увидели, что он просто не в состоянии хоть что-нибудь сказать, кроме того, что мы «узнали» из статьи Овчаренко и подобных ей сочинений других авторов: имелись «улики», «авторитетные заключения», «свидетельские показания»… Ну а конкретно? «Не могу же я рассказывать обо всем процессе…» Резонно, не следует рассказывать обо всем процессе, скажите хотя бы об одном факте, подтверждающем обвинение Гинзбурга в связях с НТС, — о самом простом или о самом сложном. Назовите хотя бы один факт и проанализируйте его — ведь человек получил пять лет лагеря именно за это, и пришли мы сюда лишь затем, чтобы об этом услышать. Зачем повторять то, что мы прочитали в статье Овчаренко, — это сомнительное красноречие едва ли могло стать материалом для суда. Брокс-Соколов? Но разве мог несчастный Соколов иметь хоть какое-то отношение к делу, если он приехал в Москву через год после ареста Гинзбурга и остальных? — мы прочитали об этом в наших газетах… Если мы встретились и так долго разговариваем — за что дали человеку пять лет строгого лагеря?..

Он не назвал и не проанализировал нам ни одного факта, просто потому, что их — этих самых фактов — в деле не было. А покойник Кассиль, сидевший по другую сторону стола, прямо против меня, как один из секретарей СП, и мне, по простоте душевной, казалось, поглядывал на нас с сочувствием, мне померещилось, что ему стыдно за судью и происходящее, сказал вечером того же дня приятелю, прогуливаясь по переделкинским аллеям: «Представляешь, приехал уважаемый человек, человек занятой, оторвался ради нас от своих дел, скажем без преувеличения — государственных, рассказывал обо всем подробно и обстоятельно, а эти мерзавцы — мы их еще в своих стенах терпим[7] — просто забили его своими вопросами, он даже устал, вспотел, не знал, что говорить… — никак не ожидал встретить у нас такое…»

Он и не мог ничего ответить — судья Миронов. В деле не было ни одного факта, подтверждающего преступную деятельность подсудимого Гинзбурга, за которую он тем не менее получил свой срок. В этом значение и важность процесса для нашего времени: с одной стороны, он неопровержимо свидетельствовал о невозможности рассчитывать хотя бы на какое-то соблюдение закона и права в наших условиях, а с другой — показал предел легальных возможностей протеста.

Но все это никак не укладывалось в головах людей, продолжавших сохранять поразительную наивность в отношении элементарного понимания того, что такое наше судопроизводство. Это тоже характерно, свидетельствует о полном отсутствии правосознания: ожидание и готовность в любую минуту быть задержанным, обысканным, арестованным неизвестно за что и почему — при полнейшем доверии к следствию, суду, самой формальности судопроизводства, уже давно не имеющей никакого отношения к его сути.

Но ведь был суд, судебное заседание, прокурор, свидетели, наконец, защитники… «Что вы можете сказать о защите на этом процессе?» — спросили мы судью Миронова. «Что ж, — кокетничал он, — по нашим советским законам каждый подсудимый имеет право на защиту. Защитники осуществили это право, выполняли свои профессиональные функции. Правда, не всегда были на высоте…» — «Одного из защитников — Золотухина — после процесса исключили из партии и вывели из коллегии адвокатов. Как вы это объясните?» — «Об этом я ничего не знаю, — сказал судья. — Я с ним в разных парторганизациях».

А между тем случай был беспрецедентный. Я говорю не о вопиющем факте исключения адвоката из коллегии за его несогласие с прокурором и председательствующим на процессе, с обвинительным приговором — за иную точку зрения в конкретном деле. В нашем громком политическом процессе еще не бывало, чтобы устами адвоката было заявлено, что его подзащитный полностью невиновен и ввиду этого должен быть оправдан. Я представляю себе эмоции набитого стукачами зала, когда Борис Андреевич Золотухин доказывал несостоятельность одного за другим всех пунктов обвинения, всего, что, по словам автора цитированной выше статьи, было установлено «неопровержимыми» свидетельскими показаниями, материалами дела и авторитетными заявлениями экспертов.