Опыт биографии. Невиновные

Валерий Иосифович Механик был в списке присяжных под № 5. Прочитав его краткую биографию: «Ученый-математик, пенсионер, 64 года, часто ездит за границу. На 26 апреля назначена очередная командировка», я решила, что с ним точно каши не сваришь. Поэтому удивилась, когда оказалось, что «дядечка-ученый» готов разговаривать. Я представилась социологом, собирающим информацию для диссертации о суде присяжных и о его первых шагах в новой России.

— Я охотно пригласил бы вас к себе домой, если вас не смутит беспорядок в моей холостяцкой квартире, — с дотошностью математика объяснял мне Механик. — Не сегодня завтра у меня должны менять батареи. Так что нашему разговору вполне могут помешать. Вы приготовьте свои вопросы, пошлите их по факсу, чтобы я был готов отвечать, — попросил он.

Я быстро сочинила пятнадцать вполне нейтральных вопросов о суде присяжных, о роли адвокатов, прокуроров, судьи. Мне не терпелось увидеть Механика. Мне казалось, поговорив с ним, я пойму, что происходило в совещательной комнате и почему двенадцать присяжных послали Летучего на пятнадцать лет в лагерь строгого режима.

Валерий Иосифович жил в двухкомнатной квартире в блочном доме недалеко от Марьиной рощи. Поздоровавшись, он сразу пригласил меня пройти в одну из комнат. Это был настоящий музей. Механик с лихвой оправдывал свою говорящую фамилию: вся комната была заставлена астролябиями — старинными приборами для изучения звездного неба, которые были настоящими произведениями искусства.

Валерий Иосифович рассказал, что собирал эту коллекцию всю жизнь и теперь не в силах с ней расстаться. Он уже завещал ее внуку.

— В моей жизни всегда было две страсти — математика и астролябии, — признался он, показывая свои сокровища. — Поэтому и долгой семейной жизни не получилось. Жена сбежала, не выдержав моих увлечений. Дочка изредка навещает, зато внук бывает каждое воскресенье. Простите, я, кажется, отвлекся. Обожаю показывать свою коллекцию. А теперь я слушаю ваши вопросы.

— Вопросы? Но вы ведь получили их по факсу.

Я с интересом разглядывала Валерия Иосифовича. Типичный математик — лысоватый, в очках, с чуть рассеянным взглядом, но с быстрой реакцией.

— Ах да.

Валерий Иосифович вышел из комнаты и вернулся с блокнотом, в который, судя по всему, он уже переписал мои вопросы и набросал ответы.

— Что ж, начнем. Вы можете спрашивать меня. А я буду отвечать.

— Я решила, что сейчас самое время достать из сумки диктофон.

— Вы хотите записать нашу беседу? — На минуту Валерий Иосифович задумался. — Так уж и быть, валяйте.

— Вы впервые оказались в суде. Вам было поручено вершить правосудие. Ваше самое сильное впечатление?

Механик будто бы удивился этому вопросу. Закрыл глаза. Казалось, он пытается вспомнить и вновь пережить то, что испытал в суде присяжных. Наконец он ответил:

— Меня поразили два обстоятельства, о которых, впрочем, можно было догадаться заранее. Низкая юридическая культура самих присяжных и моя в том числе. Неготовность сторон обвинения и защиты к работе в таком суде. И прокуроры, и адвокаты не были нацелены на нас. Создавалось ощущение, что они не чувствуют присяжных. Поэтому получалось, что все их усилия не достигали цели.

— И все-таки, удалось ли вам ощутить себя судьей?

— Определенно нет. Я не вершил правосудие. При этом я не чувствовал себя зависимым от судьи, которая вела процесс. Она, кстати, была вполне корректной. Но с другой стороны, как я мог чувствовать себя судьей? Я был одним из двенадцати. Одна двенадцатая.

«Ответ настоящего математика, — подумала я. — Наверное, все его ответы будут такими же математически выверенными».

— Валерий Иосифович, чувствовали ли вы себя комфортно?

— Уважаемая Елизавета Федоровна, помилуйте, неужели вы всерьез считаете, что исполнение долга может быть комфортным? Нет.

— Можете объяснить, почему? Получается, что вы воспринимали работу в коллегии присяжных исключительно как долг?

Валерий Иосифович впервые засмеялся. Он даже снял очки и буквально зашелся в смехе:

— Милая моя, неужели вы думаете, что быть присяжным — развлечение? Или удовольствие? Это невероятная ответственность и напряженная работа. Приходится внимательно слушать. Давать оценку — не юридическую, а эмоциональную. Без сомнения, сам по себе институт суда присяжных достаточно интересен. Но мы, «судьи с улицы», никак не могли дать юридической оценки просто в силу своей некомпетентности. Мы не знаем Уголовный кодекс. Не знаем соответствующих статей. И, безусловно, хотели мы того или нет, оценка получалась эмоциональной.

«Ничего себе „эмоциональная“, обвинительный вердикт — прямая дорога к длительному тюремному заключению», — подумала я. Глядя на Механика, я с трудом верила, что он признал Летучего виновным безо всякого принуждения.

— Что влияло на вашу эмоциональную оценку? — спросила я, хотя этого вопроса не было в опроснике, присланном по факсу.

Валерий Иосифович оторвался от блокнота, но продолжал говорить заранее заготовленными фразами: