Опыт борьбы с удушьем

– Класс, молодцы, за трое суток такую информацию собрать. – По тому, что следователь перешел на «ты» и угощает его коньяком, да еще и его любимой марки, Сева понял, что Автандил собирается сделать ему какое-то предложение.

– Да ты у нас под наблюдением годы.

– Интересно.

Автандил разлил коньяк, они закурили.

– Вот у меня две бумажки. Ты почитай. Одна – ордер на арест. А вторая – о том, что отпускаем тебя. На обеих печати, подписи – все как надо. Сам понимаешь, одна пойдет в дело, вторую я сейчас здесь же сожгу на твоих глазах. Выбирай, какая тебе больше нравится.

– Ну, дальше. Понятно, какая мне нравится, но что дальше?

– Значит, вот, смотри. – Следователь встал и достал из шкафа Уголовный кодекс. – Видишь, написано, если ты сам, самостоятельно признаешься во взятке, то освобождаешься от уголовной ответственности. Вот Палкер – умный парень, все понял и уже летит в Москву. А может быть, тебя ждет на улице, не знаю, потому что мы его отпустили. Тебе ничего не будет. Ты нам не нужен. Нам нужны вот эти воротилы в Узбекистане. У тебя в записной книжке они все. Весь их Совмин.

Из кармана пиджака следователь достал изъятую у Севы записную книжку и принялся ее листать.

– Смотри, кого здесь только нет. Мирсаидов.

– Да, мы знакомы.

– Рустамов.

– И этого знаю, да.

– А это что за телефон? – Он протянул книжку Севе.

– Не знаю, дал мне человек шесть телефонов. Все его, наверное.

– А эти телефоны вообще не твоей рукой записаны. Это он писал?

– Наверное, он.

– Ты давал взятки им всем. Значит, что, как, где и кому – вот бумага, напиши. И успеваешь на вечерний рейс. Не успеешь сам – хотя ты, конечно, все успеешь, – мы тебе поможем.

– Спасибо, я справлюсь сам.

– Я не сомневаюсь. Короче, напиши – и будь свободен. Твои дела с художниками, эти копейки, мне не интересны.

– Не могу сказать, что хочу ареста, но, судя по всему, нет иного выхода. Я взяток не давал. Поэтому не могу на людей напраслину наговаривать. Вот если бы я давал, тогда другое дело, тогда с удовольствием сдал бы всех.

– Жаль. Но ты сам выбрал.

Автандил взял один из ордеров и сжег его в пепельнице.

– Ну что, прощаемся с тобой. Я домой, а ты в подвал.

Севу под конвоем отвели в КПЗ в подвальном этаже Управления внутренних дел Грузии. Камера была небольшая, с маленьким зарешеченным окошком над деревянной приступкой в дальнем конце помещения, которую использовали и как скамейку, и как кровать. Ни подушек, ни белья, разумеется. В туалет надо было проситься, нужника в камере не было. Когда Севу ввели в камеру и с лязгом закрыли железную дверь, ему навстречу с нар поднялся долговязый парень лет двадцати с небольшим.

– Привет, – поздоровался парень по-русски.

Сева насторожился. За три дня допросов он оброс густой черной щетиной, вид у него был восточный: смуглый, загоревший до черноты, большой орлиный нос, крупный рот да еще сванская шапочка на голове – подарок от Реваза перед отъездом. На русского он похож не был, а этот обращается к нему сразу по-русски, вместо того чтобы сказать: «Гамарджоба». Значит, он заранее знал, кого к нему в камеру приведут.

– Ни за что взяли, – развел он руками в ответ на настойчивые расспросы Арчила, так звали парня.

– Просто так не берут. Скажи. Я же свой, я же вор. Я тебе все подскажу, ты же первый раз, – настаивал Арчил.

– Конечно, мне твоя помощь очень нужна. Но в чем помочь, когда я вообще не понимаю, что происходит. Ничего вообще не делал.

– А обвинение какое?

– Хищения в особо крупных размерах.

– Слушай, дорогой, это же подрасстрельная статья. Тебе вышка светит. А ты говоришь, ни за что взяли.

– Подрасстрельная статья, подрасстрельная.

По Централу загулял ветер с севера.

Далеко-далёко мать ждет-печалится.

И не знает, что сынку полагается, – затянул Сева в ответ гнусавым голосом.

Арчил приставал с вопросами, врал что-то о себе, пытаясь произвести впечатление, но Сева уже точно понял, что перед ним осведомитель, работающий на ментов. Потом, уже в тюрьме, Севе на него указали – всем известная наседка. И Севе было приятно, что он его сам так быстро вычислил.

В КПЗ в здании Управления Сева провел две недели. Каждый день его водили на допросы. Палкера за все это время он ни разу не встретил и считал, что, как и сказал следователь, тот уже улетел в Москву. «Хоть это радость, – думал Сева, – больше он ничего не скажет». Первоначально Севу обвинили в хищениях в особо крупных размерах, статья 89, часть 3 – наказание вплоть до высшей меры, расстрела. Следствие считало, что Сева продает воздух. Автандил был уверен, что договоры все липовые и никаких картин нет.

– За взятки ты договаривался о договорах на покупку различными предприятиями в Узбекистане картин грузинских художников. Никто никаких художественных работ не выполнял, разумеется. Потом подписывался документ, удостоверяющий, что картины сгорели, сгнили, пропали, и ты, Савелий Матвеевич, получал деньги. Ну, может быть, делился с теми, кто тебе свои имена давал в договоры вставлять.