Опыт конкретной философии

С большой убедительностью и силой Ясперс показывает преде­лы и уязвимые места позитивизма, неспособного осознать то, что придает человеческой жизни ее трагическое достоинство, не умею­щего оценить и признать ни реальность смерти, ни реальность судь­бы или ошибки и неспособного понять сомнение, отчаяние и дать ответ на них.

Итак, мы должны отказаться от надежды освободиться от напря­жения между миром и тем, что его трансцендирует, — от этой как бы пружины нашего экзистенциального удела. «Все в мире, — говорит Ясперс, — глубоко безразлично, и все в нем может получить решаю­щее значение. В экзистенциальном смысле, будучи феноменально всецело временным, я выше времени. Несущественность времени со всей значимостью выступает в обнаружении экзистенции в силу при­сущей ей решимости. Страсть, двигающая действием, сопровожда­ется сознанием, что все это не имеет никакого значения, однако та­ким образом, что серьезность действия углублена, а вовсе не покалечена...» (Bd. П. S. 209).

183

Ill

Теперь мы можем представить себе то, что Ясперс называет сис­тематикой пограничных ситуаций. Среди них имеется одна, кото­рая иерархически господствует над всеми остальными и состоит в том, что в качестве эмпирического существа я всегда нахожусь в оп­ределенной ситуации, являющейся именно такой, а не иной: я живу в определенную эпоху, принадлежу к определенному полу, имею та­кой-то возраст, занимаю определенную социальную позицию и т. д., причем эта узкая конкретизация контрастирует с идеей человека во­обще и с теми атрибутами или совершенствами, которыми он харак­теризуется. Но при этом остается место для будущего как неопреде­ленной возможности.

Прежде всего обратим внимание на то, что только в силу иллю­зии моя определенная ситуация представляется мне как особенное проявление универсального, так как на самом деле, лишь исходя из нее, я восхожу к глобальному образу, или псевдообразу, универсума. Благодаря вымыслу я ставлю себя некоторым образом над моей си­туацией, рассматривая ее как одну из возможностей, реализовавшу­юся среди остальных и вместо них. И здесь открывается путь, кото­рому следует познающее сознание в своей ориентировке, но этот путь не ведет нас к бытию. По сути дела, это способ избежать погранич­ной ситуации или по крайней мере скрыть ее. Повсюду я натыкаюсь на определенные данности. Передо мной всегда стоят такие даннос­ти, в зависимости от которых я мыслю и действую. Моя ситуация несет с собой определенные материальные, психические, духовные или идеальные трудности или сопротивления, с которыми я должен считаться. Конечно, мы различаем два предельных случая: взятая со стороны материи, свобода выступает как полное овладение объек­том, взятая же со стороны духа, она будет абсолютным взаимопони­манием. Но это всего лишь идеальные предельные случаи. Дух реа­лен постольку, поскольку он до определенного пункта подчиняется природе. «Моя неизбежная зависимость по отношению к природной данности и по отношению к волевой позиции другого человека, — говорит Ясперс, — это аспект моей пограничной ситуации, посколь­ку она меня обнимает» (Bd. П. S. 213).

Итак, историческая определенность, или детерминация, предстает для меня конститутивным элементом существования, взятого в его глубине. Тем не менее эта глубина не является просто и непосред­ственно данной вместе с самим историческим сознанием. Она дос­тигается экзистенциальным прояснением пограничной ситуации. И такое прояснение может быть осуществлено только каждым по от­дельности и для себя — это не абстрактная операция, всеобщим об­разом выполняемая или передаваемая. Я существую тем интенсив­нее, чем больше действую в рамках моей уникальной, неповторимой ситуации, отдавая себе ясный отчет в том, что она имеет в себе имен­

184

но уникального. Напротив, тогда, когда я действую так, как другой действовал бы на моем месте, то есть как особенное проявление все­общего, как единичный образец определенной универсалии, я испы­тываю чувство пустоты, неудовлетворенности, как бы находясь пе­ред лицом того, что есть не более чем времяпрепровождение.