Опыт конкретной философии

Но здесь наше размышление легко обнаруживает, что если в пла­не познания роль разума является главенствующей в том смысле, что он должен управлять последовательностью операций, позволяющих выявить сами факты, осознание которых придет позднее, то совер­шенно невозможно признать за ним подобную роль в области оцен­ки. Абсурдно предполагать, что критический разум даст нам возмож­ность определить, достойно или нет восхищения данное произведение. Он может здесь играть только негативную, хотя и по­лезную роль, заставляя меня отдать отчет в том, нет ли в моем восхи­щении каким-то новым произведением определенного духа проти­воречия или, напротив, желания убедить самого себя, что я вибрирую в унисон с теми, кто задает тон в обществе, к которому я принадлежу, или стремления к оригинальничанию и т. д.

Неспособность восхищаться, отсутствие таланта к восхищению ста­вит ряд различных, но связанных между собой проблем относительно того, что я назвал бы внутренней инерцией или духовной атонией.

Чтобы проникнуть в суть этих явлений, нужно было бы осмыс­лить с возможной ясностью само понятие ответа. Английское слово «response» в смысловом значении более точно, так как оно лучше,

1 «вступать в чью-либо тень», в смысле ревниво беспокоиться, будучи кем-то «затененным» (фр.).

40

чем французское «reponse», выражает реакцию, идущую из глубины души и отсутствующую у существ внутренне инертных.

Мне задают вопрос, на который я не могу ответить. Это означает, что я не обладаю чем-то необходимым, чтобы на него ответить. В данном случае почти неизбежны материальные сравнения. Ко мне относятся как к картотеке, которая осмысливала бы себя и была бы своим архивариусом. Но во мне нет той карточки, которая соответ­ствовала бы поставленному вопросу. Здесь мы находимся в сфере имения (avoir), или, точнее сказать, наш опыт нам предстает сначала как выразимый лишь в терминах имения, или владения, хотя, пораз­мыслив, мы понимаем, что такой образ ошибочен, поскольку я не могу представить себе, что во мне существуют расположенные в ряд элементы знания, из которых нужно выбрать требуемый. Но очевид­но, что я могу горячо желать удовлетворить того, кто меня просит, не имея к тому возможности; и в этом случае я как бы действительно натыкаюсь на материальное препятствие.

Теперь мы должны рассмотреть совершенно другой случай. Не­кто в определенных обстоятельствах взывает к моему расположению. Здесь также необходимо дать ответ, но совершенно другой по своей природе; и может так случиться, что этот ответ, относящийся к миру чувств, я не в силах буду дать. Я не смогу проявить ту симпатию, к которой взывают. Я желал бы, чтобы все было по-другому, мне тяго­стно разочаровывать человека, но что делать? Я могу только произ­нести ряд формул, которые имеются в моем распоряжении, представ­ляя часть моего словаря, и которые, как мне кажется, подходят к данной ситуации. Я могу даже придать им сочувственную интона­цию, но все это я черпаю в том, чем я располагаю; все это элемент уже имеющегося, как те карточки, о которых только что шла речь. Во всем этом нет ничего от действительно живой симпатии, к которой взывает мой собеседник и которой я не испытываю. Я остаюсь сто­ронним наблюдателем, чуждым страданию ближнего, я не могу сде­лать его боль своей. Почему же так происходит? Очевидно потому, что я слишком занят своими личными делами и во мне не находится места для сочувствия. Тем не менее не дадим ввести себя в заблуж­дение этим обманчивым индивидуализмом. Может случиться, что я оказываюсь недоступным эмоциям по самым различным причинам (усталость, моральное утомление, привычка к слишком большой со­средоточенности на себе самом; интимная близость к себе способ­ны, как и все остальное, перерождаться и становиться пороком).

Но может случиться и так, что мы вдруг погружаемся в жизнь другого человека и как бы вынуждены теперь видеть его своими гла­зами, и это является единственным средством рассеять, по крайней мере на несколько мгновений, нашу одержимость самими собой, от которой, как кажется, мы не в силах отвлечься. Сами по себе мы не в состоянии от нее освободиться, но присутствие другого совершает чудо, лишь бы было дано согласие на него, лишь бы его не расцени­

41