Опыт моей жизни. Книга 2. Любовь в Нью-Йорке

Возможно, что я, как «гиперчувствительный» человек, улавливаю какие-то сигналы, которые Гарик мне посылает, которые сознание мое не может уловить, а подсознание своими сверхчувствительными локаторами эти сигналы улавливает. Вот и выходит, что объективных причин для моего безумия, как будто бы нет, а на самом деле они есть, только уловить и объяснить их себе я не могу.

Может быть, изменяя мне, Гарик излучает некую энергию, которую я чувствую, но ни разу не поймав его, объяснить себе никак не могу?

Я задумываюсь снова.

Мне кажется, что Гарик не изменяет мне. Мне даже кажется, что я знаю, что он любит меня. Ведь, если бы не любил, то зачем я ему нужна? Что я – дочь его начальника? Или я миллионерша какая-нибудь? Зачем я ему? Зачем ему терпеть все эти мои причуды? Умом я все это понимаю, но есть нечто более тонкое и чувствительное, чем ум и логика. Моисей называл это «нечто» подсознанием. Подсознание во мне просто жарится на сковородке. Отчего? Почему? Объяснения, как ни ищу, на обозримом горизонте не вижу.

* * *

Сознание мое способно идти только чисто логически: оно подозревает нескольких скрытых врагов. Однако подозреваемый еще не есть обвиняемый. Подозреваемый первый: тайные сексуальные похождения Гарика. Подозреваемый второй: Гарик тайно любит свою бывшую жену, и его так заклинила нанесенная ею травма, что он не может уже раскрыться ни для какой другой женщины. Третий враг… С третьим врагом дело совсем не для простого сознания. Любой нормальный человек, послушав меня, содрогнется и скажет: сумасшедшая. А не сумасшедшая! Только все это очень трудно поймать за хвост.

Среди его старых рисунков очень много на одну и ту же тему: бородатые мужики истязают, избивают, пытают голых женщин. Он сам рассказывал, что еще в школе, на уроках, любил рисовать мужиков, насилующих и мучающих женщин. Случайность? Ничего не случайность. Видно, это доставляло ему особенное удовольствие. Она испытывает боль, а он от ее мучений – оргазм или что-то близкое к этому. Есть такие извращенцы. Даже, помню, был какой-то фильм на эту тему.

У нас все это не физически, а морально. Он мучает меня морально, и вполне может быть, это доставляет ему глубокое наслаждение. Простым глазом не различить, не увидеть, как именно или чем он меня мучает, ничего не видно, а я это только чувствую.

Гарик смеется надо мной. Он говорит: «Цукца цуствует, – это не почва. А реально ничего нет. Вот какие ты мне реально можешь выдвинуть упреки? Никаких. Ты меня поймала на измене? Нет. Откуда эта бешеная ревность? Это все твоя больная фантазия».

Я часто задумываюсь еще и над тем, что мою «больную фантазию» и «больную голову» он все-таки терпит не зря. Я понимаю и сама, что все, что происходит, это уж слишком… и терпит он это все, увы, не потому, что, несчастный, так сильно меня любит, а потому что в глубине души, понимает, что виноват в этом сам. Знает собака, чье мясо съела.

Размышляешь, размышляешь… так размышлять можно сколько угодно, а ведь реального ответа я не знаю.

Мне иногда кажется, что он скрытый садист. Все эти его рассказы о деликатесах в виде живой обезьяны, которую подают на стол связанной, и вскрывают ей череп, то, какое наслаждение ему приносит моя реакция на подобные рассказы, все эти фильмы, которые он, возможно, специально выбирает так, чтобы меня ранить… С виду посмотришь: я садистка, порю его ремнем. А я только одна и знаю, что садист он, и до маразма доводит меня – он!

Только объяснить этого я никому не смогу. Даже себе не могу. Я и сама сомневаюсь. Надо признать, что если он и садист, то на редкость утонченный и изощренный садист. Такого не поймаешь.

В Нальчике у меня была в детстве подружка Томка. Когда мы с ней играли, если я не уступала Томке игрушки, которые она хотела, она ухитрялась так незаметненько, но пребольненько ущипнуть меня, что никто не успевал увидеть. Я же с детства была прямая и простая в своих реакциях. На ее тихое щипанье я отвечала, громко нападая на нее с кулаками. Всегда выглядело, что я нападаю на бедную, ни в чем не повинную Томку, и наказывали в конечном итоге меня, т. к. все видели, как я нападала, но никому не удавалось заметить, на что реагировала я, нападая.

С Гариком все гораздо тоньше и неуловимей. Здесь я сама не знаю, на что я реагирую. Я только чувствую… Недавно, когда были в музее, я стала у одной скульптуры и по той степени эмоциональной реакции, которая нагрелась в воздухе, опять же отчетливо почувствовала: это про нас.

Скульптура какого-то не очень известного скульптора начала века: большой тигр с мощной мускулатурой схватил в зубы молодую хрупкую лань. С какой силой, с какой мощью и наслаждением впился он в ее горло своей хищной челюстью! Это я и Гарик. Я почувствовала это по степени «горячо-холодно». И потом, раз кто-то создал такую скульптуру, значит, тема эта все-таки имеет место быть.