Опыт моей жизни. Книга 2. Любовь в Нью-Йорке

В госпитале то один доктор приходит, то другой, то одна сестра приходит, то другая. Подпишите эту бумагу, подпишите ту. Зачем я сама все это затеяла: зачем позвонила? Иду по улице: непреодолимо тянет закончить мучение – жить. Столько машин едет, выбирай любую. Это один миг. Надо набраться смелости… и все прервется. Конец мучениям. Каждую машину примеряю глазом и духом, а не могу. Вхожу в подъезд: на каждом пролете лестничной клетки, помимо своей воли, соображаю – если спрыгнуть с этого этажа, достаточно ли высоко, чтобы смерть наступила, или будет лишь продолжение боли, разбитые кости, инвалидная коляска? А что, если вот с этого этажа? Так на каждом этаже. Вхожу в квартиру: навязчиво – а что если выпить весь флакон с таблетками снотворных или тайленола.[103] Если выпить весь флакон, любые таблетки годятся. Может так, а может, и не так. Можно закончить с сильным отравлением, а потом остаться жить калекой. Можно еще газ пустить на кухне, но могут примчаться на запах соседи…

Словом, варианты бесчисленны… они навязчиво меня преследуют… У меня остается выбор: или выбрать наконец что-то, или позвонить в «скорую», чтобы меня от этого излечили. Кто знает, насколько сильна современная медицина? Тем более, в самом-самом из городов – в Нью-Йорке.

И вот уже через полчаса я жалею, что позвонила. Мало, что они меня, совершенно физически здоровую, на носилки насильно уложили, мало прилепили к носу кислородную маску, как умирающей от инфаркта, отца, бог знает, зачем приволокли, а теперь продолжают мучить допросами.

Я понимаю, что медицина мне, скорее всего, не поможет. Здесь не болезнь. Здесь другое. Что лечить? Ведь я не больна. Но я медлю, медлю с окончанием жизни. Я вяло хватаюсь за последние прутики и соломинки: а вдруг все-таки спасут. Я знаю, что я приехала, нужно выходить. Но, Боже мой, как же нелегко это, такое простое сделать.

* * *

– Я уезжаю в Союз, Гарик.

Гарик смотрит на меня, он понимает, что это серьезно.

– Попробую построить свою жизнь там, – продолжаю я. – Если у меня там получится, я увезу своих. Нет смысла сразу всех тянуть, а вдруг Союз действительно – моя иллюзия. Сейчас это все легко стало. Поеду пока я одна.

– А если не получится? – спрашивает он, и я понимаю, что Гарик останавливать меня не будет, принимает мой отъезд.

Понимание это очень тяжело для меня, но я держу себя в руках. Мучиться мне осталось совсем недолго. Поэтому я терплю относительно спокойно.

– Единственное, что меня все это время держало здесь, – это ты. Теперь, когда я вижу, с тобой ничего не получается, я наконец могу уехать.

– Уезжай… – говорит Гарик (лицо его бледно). – Да поможет тебе Бог.

Я начинаю плакать, не могу сдержаться. Настоящий невротик.

– Я очень люблю тебя, – говорит Гарик.

Что ему еще сказать плачущей девочке? Если бы любил, разве отпустил бы? Но, что ковырять больную рану. Я уезжаю. У меня уже есть билет. Что бы Гарик ни сказал мне, я все равно уезжаю. А все-таки больно, когда вижу, что он меня отпускает.

– Когда твой билет?

– Послезавтра.

– Так скоро?

– Да. Я не могу больше ни дня оставаться здесь. Я очень больна.

– А там ты выздоровеешь?

– Я постараюсь.

– Почему ты не можешь выздороветь здесь?

– Не могу. Я пыталась. У меня не получается. Девять лет бесполезных попыток! Девять лет! Я не могу больше.

– От себя разве убежишь? Что изменится от того, что ты поменяешь страну? В себе нужно искать причину. В себе, малыш.

– Возможно… Я не могу найти.

– Ну, приедешь в это гнилое, поганое болото, откуда люди бегут. Ты полна иллюзий насчет Союза. Ты будешь разочарована.

– Если и там не получится, тогда я выпью много-много таблеток и избавлюсь от мучений.

– Дурочка!

– Дурочки те, которые согласны до бесконечности мучиться, лишь бы не умереть. А умные, когда понимают, что все неисправимо, прекращают мучение. Клеопатра, когда поняла, что ей кранты, с достоинством прервала свою жизнь сама. Не позволила римлянам сделать из себя посмешище, лишь бы пожить на этой бренной земле еще тысчонку-другую дней.

– Как же ты будешь там, одна?

– Там Илюша, тетя Валя, все наши родные. Как будет, так будет. Это мой последний шанс.

– Все едут сюда, а ты туда поедешь?

– У меня два выбора: или на тот свет, или в Союз. Здесь я уже все.

– Я отвезу тебя в аэропорт.

– Хочешь продлить мучения?

– Не говори глупостей. Я отвезу тебя.

* * *

В офисе у моего психолога.

– Я пришла попрощаться, – говорю я. – Я больше не буду ходить. Год и три месяца моих посещений результата не дали. Вы – миллион первый психолог, которого я посещала. Я попала в госпиталь, вместо того чтобы стать на ноги. Никуда эта ваша терапия не ведет.

– Что же ты собираешься делать? Ты нуждаешься в помощи. Твое состояние критическое. Ты долго не вытянешь. Ты не можешь прерывать лечение.

– Толку от этого вашего лечения – никакого. Только все хуже и хуже.

– Без лечения будет еще хуже.

– Может быть. Я… Я решила вернуться к себе на родину. В Союз.

– В Союз?! – у миссис Полет такое выражение лица, как будто я сказала что-то неприличное.

– Да. В Союз.

– Все оттуда убегают, а ты туда поедешь?

– Да, поеду. Я должна сама посмотреть.