Опыт переложения на русский язык священных книг Ветхого Завета проф. П. А. Юнгерова (с греческого текста LXX)

Но оттеняя текстуальные достоинства славянского перевода, мы не можем умолчать об экзегетической его стороне или о степени ясности. С этой стороны, мы при переводе 40–42 глав. не скроем, поражены были массою вполне непонятного текста, не только для малообразованных и с средним образованием читателей, но и для изучающих Библию немалое число лет… Вина здесь, впрочем, не столько в переводах и переводчиках, греческих и славянских, сколько в таинственности самого священного текста и затруднительности значения разных архитектурных терминов, которые и для современных нам археологов остаются часто не менее темными и гадательными, чем для древних переводчиков. Выходя, может быть, из подобной гадательности, славянские переводчики в 40–42 главах часто оставляли без перевода еврейскую терминологию, как оставляли ее и LXX толковников. Позднейшие исправители в подстрочных примечаниях ставили иногда пояснения. Но сам по себе славянский перевод, действительно, способен изумить своею неясностию. Напр. 40, 6–7: измери фее (?), шесть о сию страну… и елам (?) дверный… Фее (?) равно трости… иаилам (?) среди феилаф (?) шести лакот, и фее (?) второе… Или 12 ст.: лакот един сводимь (?) прямо фееиим (?)… и т. д. почти вся глава наполнена подобными терминами. Или в 41, 6–7: страны (?) же страна до страны тридесят и три дващи… Широта же вышния страны по приложению (?) от стены к вышней окрест храма, яко да расширяется (?) свыше… и т. д. В 42, 5 — и проходи горничные, такожде, якоже изницаше (?) междустолпие (?) из него, от дольняго (?) междустолпия, и разстояние (?): сице междустолпие и разстояние (?)… и т. д. Кто может свободно прочесть и легко понять все подобные выражения? Ведь тут нужно, по крайней мере, пять-шесть специальных пособий иметь, чтобы представить хоть несколько ясным смысл славянского текста. Что может ответить бедный сельский священник, когда, обратится к нему за разъяснением этих мест прихожанин, особенно близкий к нынешним штундистам, или нарочно подосланный ими, чтобы переконфузить его? Не скроем, что при чтении этих глав, мы нашли себя еще лишний раз поддержку и поощрение в начатом переводном деле, сознавая крайне настоятельную нужду в своих переводных работах.

Но, как уже и сказано, в вину слав. переводчикам этой трудности нельзя ставить; здесь лишь видна точность и буквалистичность перевода.

Такая же точность видна в частом оставлении без перевода еврейского слова אדני — Господь, обыкновенно лишь переписываемого славянскими буквами: Адонаи. Между тем как в других свящ. книгах это слово переводится: Господь (Быт. 18:3. 27. 30. 31. 20, 4 и др.), в этой книге оставляется без перевода, нередко даже и в тех случаях, где по гречески (напр. в алекс. сп.) стоит Κύριος (напр. 7, 5. 20, 40. 25, 7. 29, 16. 30, 6. 22. 32, 8. 16. 31. 39. 35, 3, 11. 36, 32. и во мн. др. местах). Иногда заметно в этих случаях какое-то намеренное отыскивание этого слова, встречающегося, по нашим подсчетам, чуть-ли не в одном XII кодексе, едва ли известном слав. переводчикам. Напр. 22, 28. 28, 24–25, а иногда лишь в евр. т.: 14, 16. 20, 40. 39, 13. Слово Адонаи было в древних славянских списках толковых пророчеств 15-го века[6460], оттуда перешло в Острожское и Елизаветинское издания. Исправлено чтение перевода LXX по еврейскому тексту в 41, 8 и снабжены по еврейскому тексту многочисленные архитектурные термины в 40–44 главах подстрочными пояснительными примечаниями. В 40, 25 вставлено евр. слово האלה, переписанное слав. буквами гаеллаг. В 46 главе слово манаа = μαναὰ = евр. מנחה – оставлено без перевода. Конечно, и в этом нет причины унижать слав. перевод. Во всяком случае, слав. перевод на книгу Иезекииля должно признать точным и правильным с греческого текста.

О характере нашего перевода, его вольных и невольных уклонениях от греко-славянского оригинала, мы уже достаточно говорили во введениях к предыдущим переводным трудам. Повторять сказанного там не будем. Для краткого «предуведомления» читателей напомним лишь, что допускали, по требованиям русской речи и ясности ее, уклонения, иногда от греческого, иногда от славянского, а то и от обоих текстов в словосогласовании, в употреблении времен, лиц, числ, глаголов и существительных, в переводе и пропусках разных частиц, союзов, местоимений и пр. Если вдумаются серьезные читатели в текст, надеемся, всегда оправдают, а не осудят наши уклонения.