Опыт познания природы jukebox

Утро следующего дня. Стол у окна в гостиничном номере. По мусорной свалке на пустыре ветер гоняет пустые пластиковые пакеты, застревающие тут и там в зарослях чертополоха. На горизонте скалистая гора, напоминающая горнолыжный трамплин, над полосой разбега дождевая туча в форме гриба. Закрыть глаза. Заткнуть затычками из бумаги щель в окне, через которую свистит и дует ветер. Снова закрыть глаза. Выдвинуть ящик стола, у которого, как только сядешь писать, начнет звякать ручка. В третий раз закрыть глаза. Жалобный вой. Открыть окно: маленькая черная собачонка, как раз под самым окном привязанная у порога, мокрая от дождя, как только и может промокнуть пес; с жалобным подвыванием, замолкающим время от времени, с вырывающимися в промежутках между лаем теплыми облачками пара, толчками выдыхаемого в сторону пустыря. «Aullar» — испанское слово, означающее выть, завывать (о волках и т. д.). В четвертый раз закрыть глаза.

По дороге из Логроньо в Сарагосу он видел за окном среди безлюдных зимних виноградников в долине реки Эбро каменные кубики, похожие на игровые кости — хижины виноделов. И в той местности, откуда он родом, вдоль тропок меж полей зерновых стояли такие же хибарки-кубики, только из дерева, размером с будку. Эти домишки и изнутри не застуживали другого названия — свет проникал только в щели между досками или дырки от сучков, земляной пол порос пучками травы, а в углу, где складывали инвентарь для полевых работ, буйно разрослась крапива. И каждую из таких хибарок, поставленных на арендуемых дедом полях, он считал своей собственной территорией. Рядом, как правило, рос куст черной бузины, верхушка которой давала тень поставленному среди открытого поля прибежищу, а ветки пролезали в щели с боков вовнутрь укрытия. Там было место только для небольшого стола и скамейки, их можно было выносить за дверь и ставить под бузиной. Увязанный в платок — от насекомых и чтоб меньше нагревался — кувшин с молодым вином и бутерброды на полдник. Под кровлей такой будки он чувствовал себя гораздо уютнее и надежнее, чем в добротных домах (в которых по спине пробегал иногда мерзкий холодок — а место ли ему там, где он находится; но стоило лишь заглянуть в темную кладовку без окон или устроиться на пороге этой пограничной линии между внутренностями дома и внешним миром, как он начинал думать, что, с одной стороны, здесь, конечно, все-таки безопасно, а с другой — в лицо бьет свежее дыхание дождя и снега). Однако при всем при том он расценивал полевые хибарки не столько как убежище для себя, а скорее как место отдыха и покоя. Позднее ему достаточно было только увидеть в своих родных краях одно из этих светло-серых, ветхих, покосившихся строений, далеко от дороги, среди полей, лежащих под паром, всего лишь краем глаза, и он сразу чувствовал, как у него буквально выпрыгивает из груди сердце — так ему хотелось оказаться в этой хижине и хоть на миг почувствовать себя дома, вместе с летними мухами, осенними осами и зимним холодом проржавевших цепей.